Оставалось лишь коротать время сном. В каменный мешок не проникал свет дня, и только нарастающее чувство голода подсказывало, сколько прошло времени. Но, видимо, час, когда владыка допустил к себе Милосердных с докладом, все-таки настал…
Но его потащили не в зал дознания, как он ожидал, а вытащили на улицу.
— Куда? — спросил он у триарха, но тот не ответил, считая, видимо, что не должен осквернять свой язык разговором с хулителем владыки и благ им даруемых, не прошедшим обряда очищения огнем, то есть пытки, за которой должно последовать раскаянье.
Владыка, по закону, им же оглашенному много веков назад, мог дважды принять раскаянье, а если хулитель в третий раз согрешит против истины, то его мучительная смерть станет назиданием всем, в чью душу прокралось сомнение или недовольство. Щедрость владыки, бдительность Милосердных Слуг, доблесть воинов и покорность Просящих — Вот четыре столпа могущества великого Варлагора… Нет, на этот раз не стоит доставлять столько хлопот Милосердным. Пусть для порядка его пару раз кольнут раскаленным жалом, и он во всем раскается, только бы узнать, в чем. Четыре столпа могущества… Покорность… Щедрость…
Самообман помогал ему сохранить остатки надежды. На самом деле он почти знал, почему из всей толпы Просящих схватили именно его. Кто-то видел, как он уходил на запад вместе с подозрительным странником, на которого когда-то сам же и донес…
Над Варлагором стояла глубокая ночь. Рядом возвышалась угрюмая черная громада Башни, а над ней парила серебристая Сели. И ни одно из узких высоких окон не было освещено изнутри. Сегодня у Милосердных не было ночной работы. У них вообще не так уж много дел… Бдительность, покорность… Родонагрон-бессмертный велик как никогда, то есть, как всегда… Его вели к Твердыне. Значит, самому Владыке понадобилось спросить его о чем-то. Пусть. Он ответит.
Все-таки, Твердыня была огромна, невообразимо огромна. Казалось, до нее рукой подать, а к воротам они подошли уже после заката Сели. Великая честь для простого Просящего подниматься по этой лестнице! Еще ступенька, и вот он идет по длинной высокой галерее под самой крышей Твердыни, через каждую дюжину шагов в нишах стояли бронзовые статуи владыки, и каждая смотрела на него с укором, жалостью и сочувствием. С каждым шагом нарастало чувство вины, желание что-то исправить, вернуться назад, в тот день, когда тот бродяга во второй раз встретил его, и вонзить стилет в его впалую грудь. Только надо попросить стилет у владыки…
— В чем обвиняется? — Владыка обращался к триарху, стоявшему за спиной Однорукого.
— Не имеет господина, — отозвался триарх. — Берет Дары только для себя.
— Его жизнь мне больше не нужна, — сказал владыка и отвернулся.
Ощущение восторга от близости бессмертного мгновенно рассеялось. Тут же несколько крепких рук схватили осужденного и потащили к ближайшей бойнице. Он не сопротивлялся, он был счастлив, он вдруг понял, что смерть давно уже не страшит его. Земля метнулась навстречу, и в этот миг к нему вернулась утраченная вера. Небеса приближались. Казалось, еще немного, и сам Оден-Судия возьмет его на ладонь, всевидящим взглядом проникая в душу… Но внезапно полет замедлился, и душа увязла в чем-то густом, в чем-то непроходимом. Ничто не выпускало на волю не только бессмертных и живых, но и мертвых…
Удара не было слышно здесь, на высоте полутора сотен локтей. Милосердные слуги, пятясь в поклоне, удалились, а в проеме бойницы, где так потешно мелькнули ноги отпущенного на вечную волю, показался Каббиборой, который уже несколько дней мотался неизвестно где.
— Владыка, я просто не смел явиться без зова. — Ветер растекся туманом по полу, и каменные плиты мгновенно покрылись изморозью. — Мне есть, что сказать тебе, владыка.
— Говори, — позволил Родонагрон. Смутное волнение, граничащее со страхом, вновь вернулось к нему, как тогда у Источника.
— На севере границы пустота отступила… — Ветер и раньше сообщал владыке, что над третьим по счету хребтом поднималась стена тумана, и, войдя в нее, он продолжал лететь вперед, а потом вдруг оказывалось, что под ним вновь окраина Варлагора. — За горами теперь ледяная равнина, а за ней начинаются серые воды, и только за ними — Ничто.
— Это все? — Владыке Варлагора вдруг захотелось, чтобы новости на этом кончились.
— Там на склоне одной из вершин — развалины огромного капища. Не меньше, чем твоя Твердыня… Я заглянул в уцелевшее строение… Там, напротив жертвенного камня, стоят три каменных статуи — старик-слепец, юноша с чашей и женщина, красивая и властная… — Каббиборой сжался в снежный комок, подкатился к ногам владыки, а когда стремительным порывом вернулся на место, на полированной плите из серого гранита лежал жезл, на вид точно такой же, как Жезл владыки. — Вот это лежало на жертвенном камне.
В тот момент, когда Каббиборой увидел этот жезл… Нет, он никому никогда и ни за что в этом не признается… Тогда он похолодел настолько, что едва сам не превратился в огромный кристалл вечного льда, странный ледяной восторг буквально сковал его. Перед ним лежал жезл… Нет — Жезл! Вещь, обладание которой дает ни с чем не сравнимое могущество. Он больше не будет ветром, он вернет себе тело, он будет творить все, что вздумается, он будет неуязвим, он будет… Он будет третьим бессмертным, он завладеет своей долей! Но прикосновение к сверкающему металлу ничего не изменило. Этот жезл был подделкой. Он отличался от настоящего, как владыка от своего изваяния…
— И еще, владыка, — как бы невзначай припомнил ветер, — слуга Проклятой, легкокрылый Коллиер, встретился мне у самых стен Твердыни. Когда я пытаюсь проникнуть в Велизор, над Ирольном меня встречают три или четыре ветра и гонят прочь. А им ничто не мешает свободно летать в твоем небе. Я-то здесь один. Он напал на меня и хотел отобрать то, что я нес к твоим стопам…
— Я позову тебя, — сказал владыка, не глядя на умолкшего Каббибороя. Это означало, что ветер пока может быть свободен, но должен быть где-нибудь поблизости.
Все было ясно. С того мгновения, когда находка ветра звякнула об пол, владыка не мог таить от себя память о том, что он старался забыть, и время помогало ему в этом. Их считали богами, в их честь воздвигали капища, им приносили жертвы — Веол-Воитель, Оден-Судия и Ега-Хранительница Тепла… Первые несколько столетий он посвятил тому, чтобы разрушить капища и искоренить в Варлагоре память о древних богах. Но до сих пор Милосердные Слуги изредка находили в горах потаенные молельни с жертвенными чашами.
А то, что сейчас лежало у его ног, наверняка, было фавром, принадлежавшим то ли Одену, то ли Веолу… Это был ключ к Источнику, ключ к возвращению туда, откуда он пришел. А откуда он пришел? Казалось, прочно забытая пора нескончаемых унижений вот-вот вернется, хлынет из Источника, затопит Варлагор, и он, владыка Родонагрон, снова станет смертным среди смертных. Лучше всех хранит тайну тот, кто не знает ее. Лучше не знать… Каббиборой, ветер, глаза и уши… Придется все-таки выщипать ему перья, чтобы не совался, куда не надо.
