Она уже видела, как Франго, её верный командор, выходит ей навстречу из распахнутых настежь ворот, неся по мышкой окровавленный свёрток, и в нём, конечно же, голова Хенрика ди Остора, самозванного лорда, императорского угодника…
– Вот так – во славе и величии… – произнесла Душа Литта в самый торжественный момент, но эти чудные слова прервал истошный оглушающий визг.
Ута, едва успев зажать уши, упала на колени, и величественная картина её грядущего торжества начала рассыпаться, как будто кто-то какой-то наглый мужлан обрушил свой ржавый топор на драгоценную вазу, расписанную прекрасными миниатюрами. Как же так? Этого не должно быть… Не должно…
– Вот ведь мерзопакость какая… – Жрец Ай-Догон говорил как будто со дна глубокого колодца.
– А ты куда смотрел?! гневно потребовал ответа командор Франго. – Сам же говорил, что нечисть за версту чуешь…
– Так ведь и спать иногда надо, – оправдывался жрец. – А то, глядишь, и не придётся больше поспать-то…
– Ута, госпожа, очнись! – голос командора приблизился, но всё равно был ещё очень далеко.
– Вот рассветёт, и очухается она, – поспешно сказал жрец. – Может, раньше даже. Мы тут говорим, а она уже слышит, наверное.
– Если не очнётся, не знаю, что с тобой сделаю!
– Очнётся-очнётся… А почему со мной-то…
– Потому что не ты, а какой-то альв учуял, что дело не ладно.
Темнота, стоявшая в глазах, начала потихоньку рассеиваться, и на фоне серого неба проступили несколько размытых тёмных силуэтов.
– Ну, очнись ты, наконец, девочка моя… – Это говорил Айлон, и голос его, повторённый многократным эхом, как будто отражался от далёких небес.
– Какая она тебе девочка! – вмешался Франго. – Госпожа она тебе, и всем нам госпожа.
– Очнись, госпожа, – повторил Айлон, и вокруг, как будто, стало светлее.
Из-под земли раздался громкий топот, – несколько человек торопливо приближались откуда-то со стороны затылка.
– Вот изловили мы тут одного, – доложил кто-то из сотников. Ута никак не могла запомнить их всех по именам, да и не слишком старалась.
– Пусти! – взревел кто-то прямо над ухом, и тут же послышался треск рвущегося сукна. – Ну, вот – рукав оторвал! Да такой кафтан на рынке в Сарапане полдайна стоит! – Оглушительная оплеуха заставила его замолчать.
– Ещё дёрнешься – руку оторву, – пообещал ему Франго. – Посмотрим, где ты себе другую купишь.
Первый луч восходящего солнца, протиснувшись между щербатым горизонтом и низкими облаками, ударил ей в глаза, и Ута почувствовала, что тело вновь стало ей послушно.
– Госпожа моя… – со вздохом выдавил из себя Ай-Догон. – Вот и славно. Чего ж оно хотело-то…
– Какое ещё "оно"? – спросила Ута, с помощью командора поднимаясь с расстеленной на земле медвежьей шкуры. – Ко мне являлась Душа Литта…
– Ну, и чего же она хотела? Что говорила? – Жрецу явно не терпелось поскорее узнать, что за знамение ей явилось.
– "О, могучая и славная, только ты своим разящим мечом сокрушишь тех, кто разоряет твою землю. – Ута запомнила каждое слово, и теперь ей казалось, будто не она сама говорит, а Душа Литта владеет её устами. – Завтра на рассвете ты будешь под стенами замка. Не медли. Прикажи выступать прямо сейчас. Ворота будут открыты. Вас не ждут!"
– Вот ведь мерзопакость какая… – повторил Ай-Догон фразу, которая начинала приводить её в чувство. – Никакая это не Душа – морок, пустышка, клянь бродячая… Вот этот выпустил. – Жрец указал пальцем на дородного проходимца в кафтане с оторванным рукавом, которому два воина упирали в спину наконечники копий.
– А мне-то откуда знать, что там и как?! – Казалось, что сейчас по мясистому лицу, впитываясь в кудлатую чёрную бороду, потекут крупные слёзы. – Мне сказали: на тебе три монеты, Сайк, простая душа, иди туда-то и туда-то, а там склянку разбей. Я и разбил, хоть и жалко было – склянка-то из хрусталя, сама дайна на три потянет…
– Всё дайны считаешь? – Альв Трелли появился внезапно, как будто из-под земли, и тут же оказался лицом к лицу с проходимцем. – А сколько ты за мой меч выручил?
– Сир… – У Сайка отвисла челюсть, и он теперь он мог издавать лишь сдавленное мычание.
– Ты ведь, наверное, догадывался, что мы ещё встретимся. Только твоя жадность пересилила твой разум.
Трелли ухватил пленника за бороду и потащил Сайка в сторону ложбины, на краю которой стояли обозные повозки. Тот почти не упирался.
– Ну, сейчас он с ним по-свойски разберётся, – заметил Ай-Догон, провожая альва взглядом. – Ох, и не завидую я этому бородатому.
– Госпожа, пойдёмте в шатёр, а то, неровён час, простудитесь. – Айлон тоже поддерживал Уту под руку, а сам был бледен и угрюм – видимо её короткое беспамятство не на шутку его встревожило.
– Верно. Отдохнуть бы тебе, – поддержал его Франго. – День тут постоим, а к ночи дальше двинемся.
– Что со мной было? – спросила она, обращаясь ко всем, кто был рядом.
– Морок, клянь бродячая… – повторил Жрец, беря её под вторую руку.
– Что это – клянь? – Ута послушно шла туда, куда её вели, но готова была заупрямится, если кто-то посмеет промедлить с ответом. Слишком горько было расставаться с те ощущением безграничной веры в собственный успех, с тем покоем, который готов был вот-вот поселиться в сердце…
– Клянь она и есть клянь… – Ай-Догон на мгновение замялся, но тут же поспешил продолжить: – Так уж бывает – человек умер, а душа его ещё при жизни заблудилась и не желает знать, что там, за ледяной пустыней, к которой обращён тёмный лик Гинны. Вина или страсть, жажда славы и величия, не добытые сокровища, не выигранные битвы – всё это тянет её к земле. А потом душа забывает, чего хотела – бродит среди людей без цели и смысла, тщится вспомнить хотя бы имя того, кем была. Таких-то во времена Большой войны отлавливали маги, заключали в хрустальные сосуды и внушали им что угодно: что она – Душа Литта, например, или душа чьего-нибудь покойного дядюшки… А надо это было для того, чтоб вести врага в заблуждение. И люди, и альвы этим пользовались – клянь друг другу подсылали…
– Только те, кто крепок сердцем, достигнет цели… – Ута прошептала это, едва шевеля губами, и ей вдруг захотелось разрыдаться.
– Успокойся, девочка моя. – Айлон подставил шершавую ладонь и поймал на её первую слезинку. – Если плакать ещё умеешь, значит, душа жива…
Ута поспешно вытерла слёзы, которые, благо, никто, кроме Айлона и жреца, не заметил. И полог шатра был уже в трёх шагах – скоро можно будет спрятаться и дождаться, когда растает ком в горле, и голос перестанет предательски дрожать.
Ута, девочка моя, – продолжил Айлон. – Ты вот о чём подумай: они же боятся тебя, иначе никто не стал бы к тебе эту самую клянь подсылать. Значит, враги наши верят в твои силы больше, чем ты сама. И теперь ты знаешь, чего точно не стоит делать…
