У каменных валов меня встретил расстроенный Скол.
– Ты зря обидел Лисицу, – пряча глаза, признался он. – Люди рассказали, как умерла словенка. Она подожгла дом и убежала. Была зима, и никто в округе не видел ее. Скорее всего она досталась диким зверям.
– То есть сдохла, как и говорила Свейнхильд? – недобро усмехнулся я.
Скол покраснел, опустил голову и пожал плечами:
– Не сердись, но так говорят.
– Если так говорят, то принеси мои вещи и скажи остальным, что мы уходим.
– Ты не поговоришь с Лисицей? Я вспомнил боль, которую причинили мне слова Свейн-хильд, и отвернулся:
– Мне не о чем с ней говорить!
Скол вздохнул и поплелся к усадьбе. Назад он вернулся с Хальвданом, румлянами и… Свейнхильд. Лицо у Лисицы было красным и опухшим, словно после долгих рыданий.
– Я… – шагнув ко мне, виновато сказала она. – Прости…
– За что ты просишь прощения? – перебил я. – За правду, которую я не могу принять и простить?
По ее дрожащим щекам потекли слезы. Не утирая их, Лисица смотрела на меня и шевелила губами. Она все еще надеялась на прощение…
Такой я ее и оставил – несчастной и одинокой. Мое сердце тоже болело, но я ни разу не обернулся и ничего не сказал ей. Свейнхильд перестала быть моим другом.
Мы уже прошли поля и перелесок, когда румляне насторожились и почти одновременно указали на ближние кусты.
– Это Лисица, – небрежно хмыкнул я, однако Раций покачал головой, прыгнул и вытянул из-за кустов взъерошенного долговязого мальчишку.
– Ой-ля! – швыряя парня к моим ногам, сказал румлянин. – Вот так враг!
– Я не враг! – вскакивая, возмутился парень. —Я шел за вами, потому, потому…
Он смущался и не мог объяснить, зачем увязался за нами. Однако мне часто доводилось видеть таких, как он, молодых и рьяных парней, которые мечтали о викинг-ских походах, боях и славе. Обычно они не проходили даже первого испытания в хирд…
– Ты пастух у Свейнхильд? – оглядывая одежду парня, спросил я. . .
Он кивнул встрепанной рыжей головой: —
– Меня зовут Левеет!
Левеет… Неужели тот самый коротконогий мальчик, который служил еще у моей матери? Кажется, когда усадьба сгорела, я отдал его Свейнхильд, а Трор часто возился с ним. Однако мальчишка вырос…
– Ты хочешь вступить в хирд, Левеет?
– Да, – кивнул он и тут же добавил: – А еще я могу рассказать кое-что о Даре.
Мое сердце дрогнуло и предательски застучало, но я сжал кулаки и равнодушно заметил:
– И что же ты можешь сказать? Левеет залился румянцем, сглотнул и наконец тихо забормотал:
– На другое лето после пожара к Свейнхильд приходили охотники с озера Венира. Они рассказали, что встретили Лесную Бабу
[112]
. С ней были медведь и вороны. Звери понимали каждое ее слово и защищали ее, как могли. Охотники очень испугались, потому что Лесная чуть не убила их. Ведь они осмелились поднять руку на ее медведя.
– При чем тут словенка?! – Мне надоело слушать байки Левеета.
– Эта Лесная была особенной! – задыхаясь, пробормотал парень. Ее губы белели старыми шрамами, как у Дары… И еще у нее были темные волосы…
Я усмехнулся. Левеет остался наивным мальчишкой. Только такой простачок, как он, мог принять за правду охотничьи байки. Однако откуда охотники с Венира могли узнать о женщине с разбитыми губами?
– Старший охотник сказал, что Лесная неправильно говорила по-нашему…
Да. Я помнил ее речь. Словенка хорошо говорила на моем языке, но все-таки как-то не так… А если из охотничьего рассказа выбросить медведя и птиц? Мужики с Венира натолкнулись в лесу на женщину. Высокую, с темными волосами и разбитыми губами. Она умела драться и, наверное, до полусмерти напугала охотников. Горе-вояки сбежали, а в оправдание придумали страшного медведя и воронов…
– Враки! – уверенно заявил Скол. Левеет обиженно насупился:
– Нет! Не враки! Потом охотники пошли по ее следам. Лесная Баба обходила все усадьбы и сторонилась людей. Тогда они поняли, что столкнулись с лесным духом, и перестали ее преследовать.
Это походило на правду. Хитрая и умная словенка знала, что ее ищут, и обходила стороной все усадьбы. Я в восхищении прищелкнул языком. Не всякий воин выживет один в лесу в холодную зиму! Да, эта женщина была особенной, и мне не следовало обижаться на слова Лисицы!
– Куда вели следы? – спросил я пастуха. Он обрадованно улыбнулся:
– К морю.
К морю… Я задумался. Если идти от Венира к морю, то где-то по дороге должна стоять моя бывшая усадьба-Конечно! Моя усадьба! Вот о чем пытались сказать мне боги, вот почему затмили глаза и позволили увидеть Ингрид вместо обыкновенного зверька! «Приходи ко мне, она ждет…» Пустая, горелая усадьба – вот куда манило меня ночное видение! Словенка пряталась в моем же доме!
Я расхохотался. Люди Свейнхильд облазили все уголки леса, но не догадались посетить сожженную усадьбу! Хотя откуда они могли знать, что беглянка перейдет несколько озер, обогнет глубокий фьорд и отыщет надежное убежище?
Я вытащил из-за пояса золотое обручье и протянул его пастушку:
– Ты правильно сделал, что догнал нас, а теперь возвращайся. Мне нужно навестить место, где умерла моя жена…
Рассказывает Дара
Четыре лета прошло с того дня, когда я впервые попробовала перейти через Маркир. Я повторяла эти попытки еще много раз, но всегда возвращалась в заброшенную усадьбу. Маркир был неприступен. Он поднимался на моем пути высокими каменными стенами или перегораживал путь быстрыми горными потоками, а то и вовсе водил кругами, как старый, упрямый Лешак. Однажды я почти одолела его, но сорвалась с уступа, повредила ногу, приладила на нее лубок и едва добрела назад.
К весне я уже снова готовилась к походу. Теперь не оставалась сомнений, что Хаки живет в Норвегии. Это его урманские боги-защитники путали меня в лесу, сбрасывали со скал и не позволяли добраться до хранимого ими берсерка…
Боль от потери Глуздыря притупилась, и за несколько лет одиночества я почти забыла о нем, а Мудрость и Память так и жили на соседней обгорелой березе. Вороны привыкли к подачкам, обленились и теперь редко улетали от дома. Зато научились воровать и ссорились из-за любого пустяка. Разодравшись, они долго не могли успокоиться и, как сварливые бабы-соседки, нудно и хрипло ругали друг друга. Этой ночью меня опять разбудили их крики.
– Надоело! – вскакивая, рявкнула я и кинулась к дверям. Лучина едва тлела, и в темноте моя нога зацепилась за какое-то препятствие. Я, выругавшись, потянулась к лучине и вдруг услышала спокойный, знакомый голос.
