– Ты же знаешь, что там случилось! Знакомое название пробилось сквозь дремоту и заставило меня разлепить губы.
– Что с Торой? – тихо спросила я. Чье-то дыхание коснулось моего затылка.
– Она что-то сказала? – шепнула девушка.
– Не знаю… – ответил мужчина. Наверное, это был хозяин усадьбы – Тойв.
Я вздохнула. Вот меня уже и не слышат… Вскоре дом заполнился голосами, и про меня забыли. Пришедшие с полей люди болтали о своих делах, гремя ложками, хлебали что-то пахнущее рыбой и смеялись.
– Если б ты так же ворочал мозгами, как языком, Ормон, – раздавался какой-то сиплый голос, – то уже давно бы завел собственное хозяйство!
– Ты на себя погляди, – ответил обиженный, – женился бы, остепенился и перестал чушь молоть. А то пошел по кривой дорожке за бабьими юбками, как Хакон-ярл. Гляди, как бы тем же не кончить!
– Цыц, вы оба. Ярл умер, и не вам его судить! – прикрикнул уже знакомый голос Тойва, и задиры замолчали.
Под монотонное постукивание и чавканье я заснула. Во сне я снова стала маленькой и, разбрызгивая золотые капельки, бежала по мелководью мимо большого,выглядывающего из воды валуна. ,
– Стой! – гнался за мной веснушчатый и озорной преследователь, но я оглядывалась, швыряла в него полные пригоршни воды и бежала дальше.
– Стой, говорю! – Неловкие руки мальчишки обхватили мои плечи.
Я не удержалась и упала. Серый валун превратился в огромный пенный вал и покатился на меня.
– Помоги! – закричала я веснушчатому приятелю но он уже исчез, а вал налетел на меня, смял и поволок по бурной реке в огромную, черную пасть моря.
Волны швыряли меня на бревна-плавуны, били о встречные камни и давили на грудь. Один камень – большой, обросший пенной бородой – поджидал впереди, у самого моря.
– Мама! – закричала я, и тут чья-то тонкая рука схватила меня за волосы. Кашляя и задыхаясь, я взглянула на спасителя, и слова застряли в горле. В камышах стоял Баюн.
– Не уступай им, – свободной рукой отжимая вымокшую рубаху, сказал он. – Борись!
– Но с кем? – прошептала я. – И как?
– С ними, с ними. – Баюн указал на небо. Высоковысоко, возле облаков, кружились черные точки.
– С воронами? – удивилась я, но Баюн замотал головой так быстро, что капли с его волос разлетелись серебристым кругом.
– С ними!
Черные точки приблизились. Я разглядела страшные, острые, как абордажные крючья, когти и щелкающие клювы. В груди что-то сжалось и вывернулось наизнанку.
– Нет! Я не могу! Больше не могу! – прикрывая голову, завопила я.
– Можешь! Ты – валькирия, и ты можешь все! Почему голос Баюна так изменился? Я подняла глаза. .Хаки! Он стал еще красивее, чем раньше. Длинные белые волосы берсерка струились по ветру, а все тело окутывало странное серебряное сияние.
– Я не валькирия, – призналась я, но Хаки лишь улыбнулся.
524
– Ты – валькирия, поэтому я любил тебя, – сказал дц – И Олав Трюггвассон любил тебя. И Бьерн-кормщик. д Хакон-ярл просил твоей помощи. Хакон-ярл…
Его голос стал слабеть, изменяться, а золотое сияние скрыло его лицо…
На меня обрушился запах лука, пота и рыбы. Глаза открылись, но увидели лишь темноту. Я проснулась…
В полной тишине слышался певучий, лишь изредка прерываемый вздохами голос незнакомого скальда. Должно быть, он пришел, когда я спала. Певец рассказывал об участи ярла Хакона.
– Ярла долго искали. Везде. Но не нашли, – говорил он. – Олав сын Трюггви отправился в Римуль, но там многие люди видели, как Хакон убежал в лес. Тора поклялась в этом, и Олав покинул ее усадьбу. А на другой день к нему явился Карк – раб ярла Хакона. У него за плечами был большой мешок. «Что лежит в этом мешке?» – спросил сын Трюггви. «Я видел во сне, как ты надеваешь мне на шею дорогое золотое ожерелье», – ответил раб. Олав рассердился. «Я не люблю загадок!» – закричал он, и тогда Карк развернул свой мешок, и из него выкатилась голова ярла Хакона. «Я убил твоего врага и хочу награды», – сказал Карк. «Где он прятался?» – спросил Олав. «В Римуле, в свином хлеву, – ответил Карк. – Прикажи казнить Тору, которая осмелилась солгать тебе, и награди меня». Он трясся от жадности, но Олав долго смотрел на него и на голову ярла у его ног, а потом ответил: «Тора солгала, но не предала. Она будет жить, а ты умрешь». – «Но мой сон?! – закричал Карк. – Я никогда не ошибаюсь! Я видел ожерелье!» Олав засмеялся и позвал одного из своих людей. «Надень ему на шею самое красное из всех ожерелий, какие только есть на свете», – приказал он. Человек усмехнулся и отрубил Карку голову. Сон раба не солгал – сын Трюггви дал ему самое дорогое ожерелье – ведь оно стоило рабу жизни…
Скальд замолчал. Послышались довольные возгласы Урман. Сколько их собралось послушать рассказы заезжего песенника? Наверное, вся усадьба…
Я приподнялась, нащупала край лавки и села.
– Эй, глядите! – Кто-то заметил мое движение.
В дымном воздухе повисла тишина. «Не смей отступать», – услышала я голос Баюна. «Ты – моя валькирия», – подбадривая, ласково шепнул Хаки.
– Скальд! – позвала я. Крик получился слишком громким, и я повторила потише: – Скальд!
– Я тут, госпожа…
Когда он успел подойти? Ведь я не слышала его шагов. И голос скальда был странным, заносчивым, с какой-то затаенной издевкой.
– Почему ты назвал меня госпожой?
– Потому, что вскоре на тинге в Нидаросе за тебя отдадут жизни и свободу многие могучие воины. Ты —. их госпожа.
Я не понимала. Однако это было не важно. Я нуждалась в помощи, и скальд был послан мне богами. Песенники не имеют родины и знают все на свете, потому что их отец – могучий бог ветра, а их мать – нежная вода. Эти люди не умеют жить на земле…
– Возьми меня за руку, скальд, – попросила я. —По дрожи твоих пальцев я узнаю, когда ты солжешь.
Легкие и сильные пальцы легли на мое запястье. Сопение и покашливание приблизилось, – видимо, заинтересованные разговором урмане подошли поближе.
– Скажи, скальд, – тихо спросила я, – скажи, когда над твоей головой занесен меч божия гнева, а по пятам гонятся беды и несчастья, где ты станешь искать спасение?
– В своем сердце, – не колеблясь сказал певец. – Я улыбнулась. Он не солгал, но и не ответил. Я спрашивала об ином…
– А если в твоем сердце только ненависть и горечь?
– И боги в гневе?
– Страшные боги…
Он задумался. Обсуждая мой странный вопрос, вокруг забубнили.
– Нужно принести жертву, – отважно высказался кто-то, – и боги простят.
– Дурак ты, – зашипели на смельчака, – помолчал бы!
– А чего… – возмутился было тот, но его заставили смолкнуть.
