– Мои люди пропали! – даже не сближаясь, завопил он. – Я пойду за ними!
Конунг данов заморгал и развел руками:
– Но ты можешь погибнуть…
– Тогда иди со мной!
Синезубый растерялся. Он не желал отпускать сильного и коварного союзника, но и соваться всем своим флотом в загадочный фьорд не хотел.
– Я погибну, но не брошу в беде своих воинов! – грозился Хакон. Одобряя его слова, хирдманны забренчали оружием. На ближних драккарах загомонили. Синезубый побледнел и махнул рукой:
– Поступай как знаешь…
– Я возьму хирды Хаки и Скофти?
Конунг данов понуро кивнул: не откажешь же полюбившемуся всем смельчаку в столь малой просьбе…
Хакон собирался так, словно шел на смерть, и по кораблям уже поползли слухи о его бесстрашии и скорой гибели, однако он сам ничуть не походил на обреченного…
– Я иду за своими разведчиками, – поравнявшись с «Акулой», крикнул он. – Конунг разрешил взять твой хирд.
– Как ты и хотел?
Он скрыл довольную-улыбку:
– Как я и хотел…
Прощально качнув кормой оставшимся в заливе кораблям, «Акула» вошла во фьорд. Рассыпая над водой яркие блестящие радуги, гребцы Хакона и Скофти взмахивали веслами, и, повинуясь их рукам, драккары плавно скользили мимо одинаково серых, поросших низкими деревьями и кустами валунов.
– Что-то тут неладно, – тоскливо сказал Трор. Я промолчал. Мне тоже не нравилась унылая тишина фьорда, однако кто полезет воевать с ярлом, за спиной которого море рябит кораблями датского конунга? Если только это не задумано самим Хаконом…
– А все-таки… – опять начал Черный и не договорил. Потрясая оружием, на горбы валунов выскочили люди. Много, очень много людей. Они выползали из скальных трещин, черными точками усеивали дальние склоны, бежали вровень с кораблями ярла и что-то кричали.
Один высокий тучный мужик с темными волосами и красным щитом скакал совсем близко. Задыхаясь от воплей, он перепрыгивал через камни и почти не отставал от «Акулы».
– Эй-хо! – рявкнул я на гребцов. Те налегли на весла. «Акула» обогнала тучного норвежца. Его рука взлетела вверх, в ней сверкнуло лезвие топора…
– Берегись! – вскрикнул Трор, а Льот отбросил весло, выхватил стрелу и прицелился. Я вышиб лук из его рук:
– Послушай, что они кричат!
Льот вслушался, облегченно вздохнул и опять взялся за весло.
– Хакон! Хакон! Хакон! – неслось с берега. Норвежцы приветствовали своего вернувшегося ярла.
На миг остановившиеся драккары вновь заскользили! вперед. Хакон помахивал рукой, однако щита не опускал. Не верил… Теперь мне стали понятны его намерения. Еще в Дании я слышал, будто он тайно послал гонцов в Норвегию, но не ожидал, что на клич опального ярла соберется такое огромное войско. Сюда явились все недовольные сыновьями Гуннхильд. А их было много – бондов довели скупость Серой Шкуры и неурожайные годы. Доверенные гонцы Хакона уже разнесли по всем фьолькам историю о том, как мудрый ярл заманил Серую Шкуру в западню и избавил норвежцев от неугодного богам конунга. Хакон прекрасно знал, что за рать стоит в Тунсберге, но не желал открывать глаза Синезубому. Датчанин мог рассердиться и заподозрить обман, а в море он был опасен. Иное дело в узком, фьорде, среди преданных ярлу норвежцев… Тут у Хакона было преимущество и в людях, и в припасах. Теперь Синезубому придется мириться с любой прихотью хитрого ярла.
После Тунсберга Хакон уже не вышел в море, а отправился на север сушей. Теперь у него было собственное войско, и он не нуждался в поддержке конунга данов.
– Пойдешь со мной? – спросил он. Я отрицательно помотал головой и покосился на скорчившуюся на корме темноволосую рабыню – бесполезный подарок отважного Бьерна. От страха девка потеряла голос: только скулила да пыталась забиться под скамью. От такой ни толку, ни прибытку…
– Не люблю сушу, – ответил я ярлу. – А вот девку эту возьми…
– Неладно подарок передаривать, – хмыкнул он.
– А я не передариваю, я на время даю!
Хакон обрадовался:
– Верно! А зимой я буду в Нидаросе, так приходи. Заодно и девку заберешь…
– Там будет видно, – усмехнулся я. На том мы расстались…
Синезубый сам явился на «Акулу» за новостями. Ему очень не понравилось, что Хакон собрал собственное войско. Конунг данов надеялся посадить ярла в небольшом фьольке и брать с него дань, а выходило, что, не спрашивая совета и указа доброго друга-датчанина, Хакон подмял под себя почти всю Норвегию.
– Я отдам в его власть семь фьольков, – хмуря брови признал конунг данов. – А Гренландцу отдам Вингуль-мерк, Вестфольд и Агдир
[63]
.
Я пожал плечами. Харальду не оставалось ничего другого. Гренландец был племянником Серой Шкуры и имел на Норвегию куда больше прав, чем Хакон, однако ни он, ни конунг данов не отважились ввязываться в ссору с могущественным ярлом. Гренландец удовольствовался саном конунга, отданными ему землями и пошел в Агдир. Мой хирд провожал его. Нового конунга в Агдире встречали совсем иначе, чем ярла в Тунсберге. Бонды дивились его молодости и уступчивому нраву, а между собой именовали наивным мальчишкой.
Мы оставались в Агдире все лето, а осенью я вспомнил о приглашении Хакона и честно сказал хирду, что не желаю идти домой. Что меня там ожидало? Красивая, но уже давно забытая жена да ленивые братья… Разве можно сравнить эту тихую, скучную жизнь с той, что бурлила возле Хакона?! По слухам, ярл уже добрался до своего Трандхейма и собирался остаться на зиму в самой большой усадьбе этого фьолька – Нидаросе.
– А я бы хотел побывать дома, – неуверенно возразил Трор, но, услышав о том, какое сытное и вольное житье ожидает нас в Нидаросе, притих и кивнул: – Вообще-то можно и там зимовать… Я не против.
А спустя десять дней мы были уже в Нидаросе. Хакон обрадовался нашему приходу. Сияя улыбкой, ярл встретил меня на берегу и повел в свою избу.
– Девку твою не обижали. Сам следил, – довольно похлопывая меня по плечу, заявил он по дороге. Я не понял. О какой девке говорил ярл? Об Ингрид? Но что моей жене делать в Норвегии?!
– Она сперва молчала будто рыба и по углам жалась, – продолжал Хакон. – А потом я ее отдал в работу к Ральфу, сыну Скуди. Он рачительный хозяин и достойный человек – сохранил твое добро… Да сам погляди…
Я проследил за рукой ярла.
Возле скотного загона спиной ко мне стояла невысокая , худая девка. Она старательно трясла над свиными кормушками большое корыто с желудями и корой. Тонкая кора прилипала к днищу и не высыпалась, но упрямая рабыня не оставляла своих попыток. Почувствовав мой Пристальный взгляд, она обернулась, ощупала меня пытливыми темными глазами и побледнела. Теперь я узнал подарок Бьерна и поморщился:
