– А-а-а, это ты, словенская лягуха…
В другой раз он поплатился бы за такие слова, но нынче мне было не до обид. Внизу под ногами жалко сипел Тюрк, а кожу жег мешочек со спасительным снадобьем.
– Прости меня, могучий воин! Сей же миг подниму… – пробормотала я и нырнула под стол. Викинг удивленно хмыкнул, а Тюрк поднял блеклые от слез глаза.
– Держись! Скоро все кончится, – подползая к пленнику, прошептала я. Он затряс головой.
– Вот, гляди. – На мою ладонь лег заветный мешочек. Из него высыпалась горстка желто-зеленой пыли. – На, бери!
Его глаза расширились, рука дернулась к смертельному угощению и вдруг упала.
– Не могу… Сам… – просипел он. – Я – христианин. Нельзя мне.
Нашел время думать о боге! Богам-то сверху все видать, они простят, тем более христианский бог. Люди говорили, что он всех прощает…
– Жри! – тыча ладонью в нос грека, прошипела я. Он зажмурился, и в это мгновение кто-то ухватился за край моей рубахи и поволок меня назад. Мешочек со снадобьем затрясся, отрава желтой дорожкой посыпалась на пол и угодила в уроненную мною чашу. «Возьми ее», – шепнул голосок мары, и прежде, чем Трор вытянул меня из-под стола, я успела зацепить чашу двумя пальцами.
– Чего ползаешь? – одним рывком подняв меня на ноги, рыкнул Черный.
– Вот, искала… – Я не успела придумать ничего лучшего, поэтому просто протянула чашу Трору. Викинг воззрился на нее как баран на новые ворота. Будто желая моей погибели, желто-зеленая пыль предательской горсткой вздымалась на дне чаши. «Заметит, заметит, заметит», – застучало у меня в голове.
– Мне?! – Огромный кулак Трора взвился в воздух. – Только псы жрут с пола!
Не заметил! Не зная, смеяться или плакать, я сжалась в предчувствии удара, однако его не последовало.
– Уймись, Черный!
Хаки?! Почему он решил защитить меня? Может, придумал более страшное наказание, чем простые побои?
– Она… – опуская руку, попытался объяснить Трор.
– Уймись, я сказал! – перебил его Хаки. – Нечего попусту махать кулаками.
– Верно, – подпела ему рыжая Свейнхильд. – Девка не сделала ничего плохого. Она всего лишь пыталась услужить тебе. Даже пленники почитают твою силу и храбрость!
Черный смутился. Я и не знала, что он тоже умеет смущаться. Его щеки залил стыдливый румянец, и, чтото бурча под нос, он опустился на свое место.
– Налей знаменитому Трору побольше пива, – приказала мне Свейнхильд. – Тот, кто так силен и отважен в бою, должен пить вдоволь…
Я остолбенела. Она просила меня налить Трору пива прямо в яд!
Мои руки задрожали. Даже марам не придумать лучшего способа расквитаться с Черным. Вот только выпьет ли он отраву? Не заподозрит ли чего-то странного во вкусе любимого напитка?
Ковш окунулся в хмельное пойло. Расплескивая пиво по столу, я залила им сон-траву и с поклоном протянула чашу Трору. Теперь моя совесть была чиста. Обещание Тюрку было нарушено, но не по моей воле. Так приказала Свейнхильд!
Продолжая бурчать, Трор встал, обнял чашу огромной лапищей, понес ко рту и замер, так и не коснувшись губ. Я стиснула пальцы.
– Нет, хевдинг, – отодвигая скамью, заговорил Трор. – Коли уж суждено выпить эту чашу самому сильному и отважному средь нас, то это – твоя чаша!
Словно в сказочном, исполняющем все желания сне, я смотрела, как он переступает через скамью и идет к Хаки, а тот принимает чашу из его рук и подносит к губам. Горло берсерка дернулось. Выпил!!! Я задохнулась от радости. Убийца моей матери вытер губы и вернул. чашу Трору:
– А теперь выпей и ты, Черный. Мы испили вместе и горе, и радость, так почему бы не разделить и это пиво?
Черный не заставил себя упрашивать и одним махом плеснул в рот оставшуюся отраву. Довольные крики урман заглушили мой смех. Никто и не догадывался, что отныне я, рабыня, стала свободней их всех! Свершилось! Моя месть свершилась!
Волна восторга захлестнула меня и понесла к двери. Толстая баба попыталась заступить мне дорогу, но я оттолкнула ее и выскочила из избы. Темнота окутала плечи теплым ветряным покрывалом и закружилась над головой хороводом звезд. Где-то неподалеку перекликались вышедшие освежиться и побаловаться с девками викинги. Не желая попадаться им на глаза, я прижалась спиной к стене и села на землю. Радость победы растаяла, а вместо нее нахлынули сомнения. Вдруг сон-травы в чаше слишком мало, чтоб навек усыпить моих врагов? Тюрк говорил: «Достаточно щепотки», но кто знает этих полузверей? Наших оборотней не брало никакое зелье, может, и их тоже? А все же потешно вышло… Свейнхильд сама помогла мне расправиться с убийцами. И Трор… Я вспомнила его напыщенные речи и засмеялась. Знал бы Черный, чем он поделился со своим хевдингом!
Перед глазами всплыло лицо берсерка. Не то, давнее, что помнилось с детства, а нынешнее – красивое, властное, умное… И зачем ему понадобилось удерживать Трора от расправы надо мной? Наверное, не хотел портить себе веселье, словно чуял, что оно последнее в его жизни…
В избе вдруг раздались испуганные вскрики. Яд подействовал! Дверь распахнулась, из нее выскочил растрепанный паренек, огляделся и, не заметив меня, кинулся бежать. Одним прыжком я догнала его:
– Что стряслось?
Парень ошарашенно заморгал блестящими, словно ещуя морской рыбины, глазищами:
– Не знаю… Хаки. Что-то с Хаки. Свейнхильд по-слала за колдуном.
Его узкая спина скрылась в темноте, а я попыталась успокоиться и зашагала к избе, где жили рабы. Свейнхильд напрасно надеялась на колдуна. Сон-трава сделала свое черное дело, и никакое ведовство не поможет проклятым берсеркам! Они сдохнут. А пока они будут корчиться в последней муке, я позабочусь о себе. Никто не должен заподозрить меня в смерти Хаки и Трора. Я проскользнула в полутьму избы, пробралась в угол и съежилась на подстилке. Сон не шел. Дрема оживляла давно забытые лица. Где-то шелестели крылья невидимых мар, а перед глазами проплывали то слепой старик, то киевский князь, то несчастная Гейра. Они улыбались и поднимали кубки с медом. Я знала, что в этих кубках, на самом дне, лежит пыль сон-травы, и кричала им об этом, но они не слышали – выпивали все до дна и таяли, превращаясь в белые облачка. Последним появился Баюн. Он не улыбался, глядел холодно и сердито.
– Почему так смотришь? – спросила я.
– Мне плохо, – ответил Баюн. – Твоя березка сломалась.
Он задрожал, словно желая раствориться, но затем пожал плечами и горестно развел руки в стороны:
– Я же предупреждал…
Почему-то мне стало страшно. Гибель березки показалась самым ужасным из всего, что со мной случилось. Это деревце должно было стоять вечно! Оно не смело предавать меня!
– Как «сломалась»? – прошептала я.
– Так. – Баюн отвернулся и пошел куда-то вдаль, в светлое марево. – Ураган был. Все смел. И березку тоже… А жаль. Красивое было деревце, стойкое. Не думал я, что оно так быстро сломается, вот и не укрепил вовремя. А все ты виновата. Дара… Дара, Дара, Дара…
