– Ведогон!
Кто это кричит? Голоса тонкие, писклявые, незнакомые… Я вскинула голову.
Лица… Много было лиц, а рознились мало – все круглые, румяные, в золотых, будто спелая нива, кудряшках. У стариков бороды даже кучерявились… Видать, одна семья…
– Прочь от нее! – Ядун спрыгнул вниз, загородил меня от испытующих голубых глаз. Чего он за меня испугался? Такие потешные люди… И ростиком – чуть меня выше… Только бабы у них неказистые – одна маленькая, толстая, в длинной белой рубахе до пят, а другая страшная старуха – такой лишь детей пугать…
– Быстрей! – Ядун протянул мне руку, поднял на ноги.
Мучило меня жуткое предчувствие: к людям ли я попала? Не бывает меж людьми такого сходства, да и печи в избе нет, и полати, будто не для людей: не шкурами – сеном уложены… Мороз потрескивал на крыше, я в шубе мерзла, а эти стояли в простых рубахах до колена да холщовых портах – и ничего не чуяли…
– Ты, Бессмертный, не лезь! – выступил из пестрой толпы коренастый босоногий мужичок, видать, старший в роду. – Тут наша межа – наш суд. Ты ступай, коли хочешь, а она закон нарушила, на межу заступила. Ее наказать надо.
Остальные согласно закивали, загудели одобрительно…
– Она обещана Триглаву. – Ядун по-прежнему стоял перед маленькими хозяевами, не пускал их ко мне. – Я ее хранить должен. Отступись, Межевик.
Опять имя странное. Жмара, Межевик… Все духи-незнати. Может, приняты в этом краю такие имена? У нас же многие, недолго думая, детей по старшинству, а то и по времени рождения величают. Как бы ни звали мужика, а отступать он не собирался. Набычился, выдвинул вперед кучерявую бороду:
– Моя межа! Тебе отступаться!
Его челядь загалдела, двинулась на жреца. Тот меч потянул… Так и передраться недолго из-за пустяка. Подумаешь, на межу заступила…
– Послушайте, – ввязалась я. – Я в здешних краях недавно – ваших законов не знаю. Коли обидела вас чем, то не со злого умысла.
Два маленьких голубоглазых паренька прыснули в кулаки, а мужичок ухмыльнулся:
– Да у вас, людей, разве бывает умысел? Живете точно перекати-поле, границ не ведаете… А граница – всему венец!
У нас, людей? А он кем себя считает? Богом, что ли?
– Коли нужна она Триглаву, – мужик покосился на жреца, фыркнул, увидев меч, – пускай берет, покуда мы ее не порешили.
Ядун ткнул острием меча в сено, рявкнул:
– Не может он ее отсюда взять!
Из-за спины толстой бабы выглянул веснушчатый мальчонка, лет пяти от роду, отважно заявил:
– Значит, и болтать не о чем!
– Верно Межевичок сказал… Верно… – зашептались желтоголовые. – Порешить ее иль побить так, чтоб навек запомнила, как на чужую межу ходить!
Да что с ними всеми? Кем себя возомнили?! Стоят тут, недомерки, судачат о моей судьбе! Вот выйду сейчас, и ничего они мне не сделают. Языком трепать и запугивать все горазды!
– А пошли вы… – Я махнула рукой, двинулась к двери.
– Стой, где стояла, словно трава врасти! – выкрикнул Межевичок.
Показалось, будто промчался по спелой ниве теплый ветер, загремел налитыми колосьями.
Я рванулась к выходу, почуяв в словах мальчишки злое колдовство… Поздно… Ноги налились тяжестью, завязли намертво в густом сене.
Мальчишка, глуздырь сопливый, а такую силу имеет? Боги, куда же я попала, что за нелюди в этой избе прижились?! За что меня жизни лишить собираются? За межу?
Я зашарила глазами по лицам. Ни тени улыбки… Неужели не шутка это, не розыгрыш? Жизнь, дар бесценный, божественный, из-за межи порушить? Дура я, что Ядуну не поверила, на свою погибель в печище это сунулась!
– Ядун… – прошептать хотела, но лишь едва шевельнула губами. Действовало заклинание Межевичка, вращивало меня в землю, будто траву, и такой же безголосой делало.
– Не спеши, Межевой. – Ядун, будто услышал, вытянул меч, перекрыл златоглавым путь. – Без боя не отдам девку!
– Тут наша межа!
Маленькие человечки загалдели разом, перебивая друг друга, тетка с мальчишкой выпрыгнули поперед всех:
– На своей меже мы суд вершим! Ступай отсюда, пока цел, да богу своему прожорливому скажи – пусть для своих услад иных баб ищет!
– Заткнись! – Ядун ловко залепил по разгоревшемуся бабьему лицу звонкую плюху. Хорошо не мечом – свободной ладонью…
Меня передернуло – скор на расправу… Сейчас и эту убьет… Но она лишь охнула, отшатнувшись.
– Как осмелился?! – взвыл старший.
– А так! – Я жреца не видела, а чуяла: сверкает глазами, примеривается мечом – любого убьет, кто ко мне сунется. – Придержи свою тетку, Межевой, да благодари, что не прибил ее за оскорбление и к Старейшине за правдой не отправился!
Мужик попятился, качнул головой. Баба с покрасневшей от удара щекой тихонько завыла, уползая в угол, и даже настырный Межевичок перестал по-щенячьи повизгивать, предвкушая будущую расправу.
– А может, позвать все-таки Полевого? – задумчиво пробормотал Ядун. – Что-то он скажет, когда узнает, что на его поле убийство затевается?
Нелепость какая-то… Сон дурной… Межевые, Полевые… У нас в Ладоге землепашцы им, будто малым богам, кланялись, веря, что на каждой меже есть Межевик-хозяин. Он межу, словно дом родимый, охраняет – никого не пускает на нее, а коли забредет кто ненароком – до смерти замучить может, и не глянет – человек перед ним иль скотина глупая… А Полевой – над всем полем хозяин. Ежели у земельного человека с Межевым спор выходит – надобно Полевому хозяину кланяться, он по совести рассудит…
Коли на миг поверить, будто это они и есть, то кто же бабы? Кто еще на поле живет? Память не оставила, подсказала – Полуденница!
Злая Полуденница – старуха горбатая. Добрая-то – зимой мала, это летом она велика да светла. Вот почему они днем спали в темноте, под снегом, а едва проснулись – свет в избу потек!
– Ладно, забирай свою девку! – неожиданно уступил Межевик. – Не нужно старейшину звать…
– Иди. – Ядун легонько толкнул меня к выходу. Межевичок что-то шепнул в кулак, разжал его, сдул слова с ладони.
Я попробовала приподнять одну ногу – получилось. Тяжесть упала с сердца и тут навалилась вновь – Эрик! Только теперь поняла – не врал Ядун. Кромка это… Нет здесь Эрика, и Новограда тоже нет…
Ядун выпихнул мое ставшее вдруг непослушным тело, сам выпрыгнул наружу, провалившись в снег.
– Бессмертный ублюдок! – раздался из норы голосок Межевичка и стих, оборванный жесткой родительской рукой. Видимо, опасливая Полуденница зажала ему рот, чтоб не разгневал ненароком недоброго гостя, не заставил к старейшине Полевому за правдой обратиться…
Ядун волоком тянул меня обратно к реке – я даже ног не переставляла… Зачем идти куда-то, коли все одно – никогда не увидеть мне Эрика, никогда не встретиться с родимой сторонкой…
