Оттар угрюмо отошел в сторонку. На всякий случай я еще раз рявкнула на него:
– И не смей знахарке мешать! Иначе сама на меч лягу!
Видать, так я говорила, что даже его испугала – могучая рука потянулась к мечу, опасливо прихватила за рукоять.
Теперь за Неулыбой дело… Я тряхнула ее за плечи. Голова знахарки мотнулась, глаза закатились на миг и тут же обреченно уставились на Оттара. Это ж надо – так напугаться! Что ее в этакий столбняк вогнало? Рабство свое вспомнила, таких же урман, из красивой девчушки горбатую уродину сотворивших?
Я занесла руку, звонко ударила ее по щеке:
– Начинай скорей, не тяни!
Она перевела на меня налитые боязнью глаза.
– Начинай, говорю! Да не трясись – чай, Васса как дочь тебе! О ней думай, а не о страхе своем!
Горбунья, опасливо поглядывая на воя, вылезла из своего угла, бочком, по-птичьи, протиснулась мимо него к печи.
Оттар смотрел на нее недоверчиво, но помалкивал. И то ладно… Коли встрял бы – не знаю, смогла бы вновь удержать его.
Толстая палка, забытая старухой в печи, потихоньку затлела, испуская незнакомый, ядовитый аромат и клубы желтого дурманного дыма.
– Иди сюда, – хрипло позвала Неулыба.
Она уже почти скрылась в дымном угаре, только ноги, едва прикрытые краем старой поневы, виднелись, да голос из дыма доносился. Глухой, спертый, словно говорила она из-под толстой шкуры.
– Я с тобой! – поймал меня за плечо Оттар. Крепка рука воя! Схватишься за нее, и кажется – держишь в ладонях удачу, ничто уже не страшит, ни враг неведомый, ни беда горючая… Да нельзя мне чужой силой дорогу торить. Сама должна…
– Не дури! – Я вырвалась, шагнула в дымное облако.
– Снимай одежду, – велел ставший незнакомым Неулыбин голос.
Дым ел глаза, забивался в ноздри, кружа голову.
Я зажмурилась, сорвала с себя все одним махом. Наготы почему-то и не почуяла. Скрыл меня удушающий дым, спрятал от мира…
– Закрой глаза и не бойся… Думай о Вассе, об Олеге… Ребенка своего проси, чтоб отца вспомнил… Сама вспоминай… – приказывал кто-то невидимый.
Кто? Неулыба? А может, кто-то другой? Чьи холодные пальцы лежали в моей руке?
Внезапная боль пронзила ладонь, руки дрогнули, разжимаясь…
– Держи! Не пускай ее!
Кого? Ах, Вассу! Вот она, здесь… Обжигает кожу ее дыхание, вьется, кружит надо мной запах ее волос… Брежу? Или – нет?
Я крепко сжала пальцы, удерживая трепещущую Василисину руку, крикнула:
– Васса!!!
Она замерла. Конечно, как я могла сомневаться! Это она!
Дым мешал увидеть ее лицо, но я знала – это Васса. Мало того, чуяла – где-то близко Олег, совсем близко! Верста, может, две – не более. Только немного подождать нужно, и он придет на помощь!
– Васса! – вновь закричала я.
Эхо понеслось в дымную пустоту, разверзло пропасть под ногами, прояснило ровную поляну вокруг провала темного.
Цветы, трава – откуда все это зимой? Где я? Что за яма страшная подо мной?
Я оглянулась. В шаге от меня, покачиваясь на краю бездны, будто слепая, замерла Василиса.
– Эрик? – удивленно спросила она.
– Васса!
Колыхался на самой кромке ее тонкий силуэт, вот-вот – и упадет навеки в бездонную пустоту.
– А-а-ах… – выдохнула она разочарованно, взмахнула руками, будто птица, собирающаяся взлететь.
Я прыгнула вперед, поймала в объятия тонкий девичий стан. Загорелась боль в груди, там, где прижалось хрупкое тело Вассы – будто кто горячими угольями приложился…
– Держись, Васса, держись… – шептала я, чувствуя, как вместе с болью уходит из тела жизнь, и понимая: коли не успею, не скажу главного – не жить моему Олегу… – Слушай, Васса! Эрик рядом… Волх идет за тобой! Только держись…
Она тоже говорила что-то, плакала, утирая слезы – но я ничего не слышала, будто оглохла.
– Беляна… – угадала по губам единственное слово.
Ах как нужно было спешить! Грудь горела, отнимались руки… Уходила последняя капля моей жизни… Моей? Нет, не моей – девочки, что жила во мне… Моя уж вся вышла…
Сильные руки дернули меня назад – подальше от цветущей поляны, от пропасти, от Вассы… Она утонула в туманной дымке… Услышала ли она меня? Поняла ли?
– Жди! – крикнула я в последний раз и увидела над собой злое лицо Оттара. Потом появились обшарпанные стены, потолок, темная тесная клеть… Изба горбуньи…
Неулыба, всхлипывая, сидела на полу, прижимала к телу уродливо заломленную руку. Откуда-то несло жутким запахом паленого мяса. Грудь саднило, словно ободрала ее об острые камни.
– Очнись! – Оттар схватил с полока бадью, плеснул на меня водой. Грудь защипало – еле сдержала стон. Сжав зубы, опустила взгляд и тут уже не выдержала – взвыла истошно.
На груди, у самой шеи, багровым страшным пятном вздулся ожог. Лопнувшая кожа уродливо сползала ниже, на ребра, а под ней судорожно дергалась обожженная алая плоть, вся изрезанная сине-черными разводами…
Голова у меня закружилась, взор закатился к потолку… Вот и конец…
Пропали мысли, канули в тихую молчаливую темноту…
– Беляна… Беляна…
Кто зовет меня? Олег? Нет, не его голос…
Глаза открывать не хотелось – хорошо было лежать и ни о чем не думать, но голос не давал покоя, теребил:
– Беляна… Беляна… Оттар…
– Чего тебе? – шепнула устало, не размыкая глаз, и вдруг вспомнила все, распахнула их, воззрилась на грудь.
Аккуратно замотанная повязка скрывала рану. И боли не было почти – пощипывало лишь немного. Сколько же пролежала я без памяти? День, два? Почему испугалась ожога пустячного? Чай, в рабстве и посильней увечили… Видать, отвыкла от боли, зажирела да раздобрела, саму себя жалеючи…
Веки налились тяжестью, сами собой вниз поползли, вновь окунули меня в сладкую дремоту.
– Я же говорила – встанет она, и ожог заживет! – раздался надо мной Неулыбин голос.
– Ох, старуха, кабы не болезнь ее – не руку бы я тебе сломал – шею свернул! – Это Оттар, не иначе…
– Ну и дурак бы был… – беззлобно отозвалась Неулыба – Она мужа, может, от смерти сберегла, с моей руки легкой.
– Какой смерти?
– Не знаю! Ведаю одно – теперь тому подлецу, что Вассу утянул, вдвое тяжелей будет. Васса Эрика дождется, а значит, придется злодею дело не с одной упрямицей иметь, а с многими. Да еще и с волхом, ему богами предназначенным…
– Не понять тебя… – Оттар бережно смочил мои губы мокрой тряпицей. – То ли заговариваешься, то ли впрямь такая ведунья, что до самого Асгарда зришь…
