Лис чуть не заплакал, поняв, что брата не переспоришь. Сел рядом с ним, уткнув лицо в колени, и жалобно попросил:
– Пожалей хоть меня, брат. Как я тебя одного пущу?
Медведь словно заледенел, зажал в себе боль, чтобы ни капли не выронить, не растечься жалостливо, промолчал, так ничего и не ответил Лису.
Заметив неладное, вернулись уже ушедшие далеко вперед Славен с Беляной. У девки, как услышала о Чужаке, глаза разгорелись, а до того шла, будто не из темницы бежала, а в нее возвращалась. Тут к пророчице ходить не надо, ясно – она с Медведем пойдет. И чем ее ведун приворожил? А может, и впрямь пустил в ход чары, вот и недужится без него девке?
– Медведь дело говорит. Негоже друга в беде бросать, вот только глупой силой ему не поможешь, тут с умом надо.
И Славен туда же! Помешались они совсем на бессмысленной верности. Живы сами, и за то пресветлых богов благодарить надобно, а что до ведуна, так тут Лис прав – его вина, ему и отвечать.
Ко мне легко прикоснулась чья-то рука, огладила плечо:
– Скажи, Чужак ваш и впрямь так силен, как рассказывали? Меславу ровня?
Изок, ожидая ответа, уставился на меня хитрыми маленькими глазками. Почему я раньше не замечал в них этого торжествующе коварного блеска?
– А ты откуда про Меслава знаешь?
– Тише. – Изок испуганно прижал руки к груди. – Тише, не то брат услышит. Он за Князя горой.
– Ничего себе «горой», из темницы пленников увел. – Я чуть не засмеялся, но наткнулся на взгляд бондаря, и смех застрял в горле. Казалось, промчался неподалеку злой северный ветер и осел в его глазах ледяными искрящимися осколками.
Изок расхохотался, а потом заговорщицки зашептал мне на ухо:
– Да каких пленников! Посмевших своего собственного Князя в Ладогу привесть… Взамен прежнего…
У меня слова замерли на языке – не решился ему ответить.
Вот что о нас люди думают! Будто привел нас Чужак в Ладогу, словно верную дружину, мечтая старого Князя убить и своей волею править. Глупцы! Неужто не видно, сколько нас и сколько Меславовых воев в Ладоге! Да мы против них, что стебелек против урагана, – сомнут и не заметят!
Изок меж тем с упоением рассуждал:
– Время вы подходящее подгадали. Меслав слаб, а Старейшины Ладожские сами о власти мечтают, тайком в Новый Город ходят да поддержкой Рюрика заручаются. Только у него свои планы. Ярл его, Эрик, давно о Ладоге помышляет, и Гуннар-колдун тоже. А вам Рюрик что сказывал?
Хотелось крикнуть: «Боги мне свидетели, не замышляли мы дурного Князю и к Рюрику не ходили!» – но слова Изока жгли каленым железом и оправдания беззвучно сгорали на языке. Все, что я смог, это только головой помотать.
– Вот и с остальными он таков, – неверно истолковал мой жест Изок. – Принимает всех с почестями, а толком ничего не обещает. Одного не пойму – коли Рюрик добро не дал, как же вы осмелились? Без его позволения в Ладоге и ворона не каркнет.
Изок ожидал ответа, но на мое счастье подошел Стрый, и бондарь быстро заговорил о Медведе, показывая на рослого охотника рукой:
– Вернуться хочет, не желает дальше идти. Стрый внимательно выслушал брата и навернулся к Славену:
– Дело ваше, хотите выручать своего ведуна – выручайте, только я вам – не подмога. Я убийц не люблю, а колдунов тем более.
– Послушай, – удивился Славен, – что ты о Чужаке знаешь?
– Да то же, что и остальные. – Стрый почесал крепкой пятерней затылок, взъерошив русые волосы. – Люди говорят, будто какой-то колдун Меслава убить собирался, да не удалось ему.
– А как дело было, не сказывали? Стрый озадаченно развел руки в стороны:
– Что сказывать – кроме вашего ведуна, никто такое замыслить не мог. В Ладоге колдунов нет, лишь лекари да вещуны. Чужак ваш мне сразу не понравился – зверь в нем сидит, изнутри выгрызает. Не угомонился бы он, даже свершив задуманное. Нет ему покоя на этом свете.
– Откуда ты-то знаешь? Ты с ним и не говорил ни разу.
– Потому и не говорил, что мне он не по нраву. А откуда знаю, так то разве поймешь? Бывает так – посмотришь на человека, и сердце запоет в груди, точно птаха певчая, а бывает, глянешь, и застонет, словно под пыткой. От ведуна вашего сердце не стонало – вмиг на части рвалось…
Славен отвернулся от кузнеца, будто и говорить больше не о чем, но не удержался, спросил:
– Стрый, что у вас с такими, как он, делают?
– Кто знает… Что Меслав решит, то и будет. Может, сожгут, а может, живьем в землю закопают – не знаю… Ночь, а то и день еще обождут – вызнавать будут, не замешан ли кто покрупнее вашего ведуна.
Беляна, услышав слова кузнеца, дрогнула, закусила губу. Изок незаметно прокрался к ней, шепнул что-то на ухо. Она вновь повеселела, взбодрилась. А я понять не мог, что чувствую. Жаль было Чужака, но из-за него нас очернили, да и отговаривали мы его, как умели, а что не послушался, так то его беда. Однако где-то внутри свербили упреки, шептали на ухо: «Своя шкура дорога? Подло мыслишь, гаденько оправдываешься».
– Слышал, Медведь? – Славен потряс гиганта за плечи. – Прикинем, что к чему, обмозгуем, а там и выручать отправимся. Время есть. Сейчас идти надо.
– Куда? – вяло поинтересовался Медведь.
– К сестре моей, Василисе. – Изок, улыбаясь, вынырнул перед ним. – Она недалеко здесь. За немилого замуж не пошла, в лес к знахарке лесной убежала, Неулыбе. Там и живет…
Все быстро двинулись дальше, а я поотстал. Не нравился мне Изок. Да и девка, в лесу прижившаяся, нагоняла сомнения. Я уже одну Лешачиху видел, а с другой знакомиться не желал.
– Что грустишь, парень? – присоединился ко мне Стрый. – Или ведуна жалеешь?
Я не ответил. Не знал, что ответить. Как ни скажи, а все неправда выйдет. Стрый мне нравился, лгать ему не хотелось. Даже не верилось, что они с Изоком братья. От кузнеца веяло теплой живой силой, словно от дуба-стогодка, под которым и в грозу не страшно, и в ливень – не замочит, и от жары прикроет. Чтобы он не принял мое молчание за неприязнь, я сказал:
– Странное у тебя имя – Стрый…
– То не имя – прозвище. – Стрый скупо улыбнулся, вспомнив старое. – Отца мы мало знали, нас дядька вырастил. Он с варягами в богатые страны ходил, свои поделки сам продавал. Такого кузнеца на всем белом свете не сыскать. Я мал был, так ко всем ладьям бежал и кричал: «Стрый! Стрый!» Все ладьи мне на одно лицо казались, вот и путал их. Так и прозвали Стрыем.
Мне представился босой белобрысый мальчишка в длинной рубахе, бегущий к пристани и на ходу выкликивающий самого близкого для него человека. Не верилось, что громадный кузнец мог когда-то путать иноземные ладьи и удирать из дома, надеясь первым встретить дядьку. Невольно я тоже улыбнулся:
– А Изок с тобой не бегал?
