Поплотнее запахнув просторный охабень, Варяжко спустился на двор. Ему следовало отправиться в дружинную избу – проверить, как его люди готовятся к возможной осаде городища, но бессонная ночь отдавалась ломотой во всем теле, и, немного помявшись, нарочитый вышел за ворота. «Сперва следует отоспаться, – решил он, – а уж после важные дела вершить».
Дева Заря еще на пробудила городище, поэтому встречных было немного. Завидя Варяжко, редкие прохожие стягивали шапки и приветливо кивали. Нарочитый почти дошел до своего двора – оставалось лишь завернуть за угол широко раскинувшегося хозяйства Рамина, – когда услышал чей-то призывный смех. Нынче в Киеве веселье стало редкостью, и Варяжко свернул за угол. Там, подпирая спиной верею, стояла красивая молодая баба с большущими, глубокими, словно омуты, глазами и белым лицом. «Нездешняя», – определил нарочитый, глядя, как, поправляя выбившиеся из-под платка волосы, она задорно смеется в лицо склонившемуся к ней воеводе. По рыжим волосам, богатому корзню и длинному мечу Варяжко признал Блуда. «В городище со дня на день осады ждут, а ему все нипочем!» – разозлился Варяжко и, привлекая внимание заигравшегося с бабой бесстыдника, громко кашлянул. Блуд развернулся. Пользуясь его замешательством, баба ловко нырнула под его упершуюся в загородку руку и кинулась бежать.
– Какого ляда?! – рявкнул на Варяжко упустивший добычу воевода и тут же метнулся следом за удирающей бабой: – Эй, погоди! Где тебя сыскать?
Варяжко поймал его за рукав. Серник незнакомки из синей крашенины уже скрылся за избами, когда до ушей нарочитого долетел ее звонкий крик:
– Приходи вечерком к Гнилому оврагу! Буду ждать!
Блуд шумно выдохнул, повернулся к нарочитому:
– Вот это баба! Прямо сама Лада! Я уж сколь их повидал, а такой ни разу не встречал!
– Ты все о бабах, – укоризненно покачал головой нарочитый. – Лучше бы князя проведал.
– А что князь? – насторожился Рыжий.
Он совсем забыл о Ярополке. К тому же хандра князя его раздражала. Не в отца сын! Святослав давно бы уж всех русичей, от дреговичей до радмичей, собрал под свою длань, а сынок его прикинулся хворым, с перепугу из горницы не выходит… А нарочитый ему подпевает – мол, сиди, жди… А чего ждать-то?
Иногда Блуду казалось, что Владимир больше достоин княжить над Русью, – хоть и мал, да удал, эвон, как изничтожил род полоцкого князя!
– Худо ему, – продолжал о своем Варяжко. – Многие ныне его оставили… Кривичи предали, за сыном ключницы пошли, а ведь средь них немало тех, кто ему в вечной верности клялись. Ты бы зашел к нему, утешил, преданность свою высказал.
Блуд сплюнул сквозь зубы, но, вспомнив о щепетильной преданности нарочитого, покорно кивнул:
– Зайду…
– А про бабу эту лучше забудь, – посоветовал ему Варяжко. – Она, может, и красива, но жизни не стоит. Не ходи в Гнилой яр. Мало ли кто с ней вместе тебя там будет ждать…
Блуд отмахнулся от нарочитого, словно от назойливого комара. Видать, от страха перед нападением Варяжко совсем спятил. Везде ему мерещатся предатели да Владимировы соглядатаи – уже и под киевскими стенами их ищет!
– Хорошо, хорошо, – чтоб не ссориться с угрюмым воем, пробормотал Блуд и тут же зашагал прочь, напоследок невнятно пробурчав: – Не обессудь, некогда болтать… Сам ведаешь – дела…
Варяжко проводил его широкую спину долгим взглядом. С той поры как погиб Выродок, Блуд сильно изменился. Нарочитый не мог понять, как и когда воевода успел научиться козням болотника, но, смягчившись нравом, Блуд стал чем-то походить на болотного парня. За ним и раньше водились мелкие провинности, но при этом Рыжий оставался весь как на ладони – поглядишь, и сразу ясно, чего желает, чего задумал, а нынче воевода все делал тишком, молчком и с удивительным безразличием. Вот и теперь – лишь отговорился и отправился неведомо куда.
Варяжко вздохнул, завернул на свой двор. Ласковая, подаренная ему Ярополком рабыня бодро подбежала к нарочитому, потянула в избу.
– Оставь, Дола, – отпихнул ее нежные руки Варяжко. :– Я хочу отдохнуть.
Девка обиженно стрельнула на него темными глазами, но, уразумев, что хозяин не сердится, послушно отошла. Ох, кабы была на ее месте Настена! Представляя, как теплые руки болотницы ложатся на его плечи, как касаются щеки ее мягкие, душистые волосы, Варяжко застонал…
Спеша прочь от нарочитого, Блуд тоже представлял себе любовные утехи, только совсем иные. Воеводу зацепила незнакомая красивая бабенка. В ней таилась какая-то загадочная привлекательность, которая будоражила кровь Блуда, заставляя его то и дело вспоминать таинственные глаза пришлой, ее манящую улыбку и гибкую фигуру. Возникнув прямо перед спешащим по своим делам воеводой, баба повела себя так, словно сама предлагала ему заняться играми Уда, хоть с виду казалась совсем неопытной… Может, именно поэтому, едва дождавшись темноты, Блуд выскользнул за ворота. Отворяя ему, стражник забурчал что-то недовольное. Блуд остановился, предупредил:
– Погоди запирать. Вернусь скоро.
– Нарочитый велел на ночь ворота открытыми не оставлять, – задиристо заявил страж.
– Я говорю – погоди! – упрямо повторил Блуд. На шум подоспели еще двое. Одного из них – седоусого с темным лицом – Блуд признал сразу, пожаловался:
– Что это за строптивец, Матей? Иль ты уже за свою сотню ответа не несешь?
Сотник нахмурился. Ссориться с Блудом не хотелось, и хоть Варяжко дал указ ворот не отпирать никому, он махнул рукой:
– Пропусти его. Я сам его возвращения дождусь! – И, покосившись на довольно посапывающего воеводу, ухмыльнулся: – Небось, не один придешь… Как узнаю, что не ворога приволок?
– По одежке увидишь, – бойко отозвался Блуд. Матей расхохотался:
– Коли та одежа уцелеет!
Блуд отмахнулся от него и нырнул в наступающую темень. Дорогу к Гнилому яру он ведал хорошо – частенько вспоминалось, как шагал по ней рядом с Выродком. От этих воспоминаний воеводу пробирал легкий холодок, а душа сжималась в предчувствии чего-то недоброго. Но на сей раз это ощущение оказалось кстати – как хорошо будет после исполоха почуять нежные женские объятия! Пережитый страх лишь добавит в утеху страсти…
Гнилой овраг возник перед ним темным глубоким провалом. Блуд даже удивился. Почему-то раньше овраг казался ему менее глубоким. А может, он выглядел так зловеще оттого, что скрывал на своем дне уцелевшие останки его рабов-убийц?
Холодный осенний ветер пробежал по ветвям ольховника, заколыхал их в загадочном танце. Перешептываясь, деревья заговорщицки склонились друг к другу, и внезапно у воеводы появилось странное ощущение, будто за ним кто-то наблюдает. Опасаясь спугнуть видока, Блуд осторожно оглянулся. Никого… Лишь темные шумящие деревья и чистое поле за ними. И столь распалившей его бабы тоже не было видно. Но тем не менее чей-то пристальный взор прожигал его насквозь. Блуд поежился:
– Есть тут кто?
