– Ты что это разбушевалась, тетка Параня? – спросил Коснятин.
Баба осеклась, обернулась и пожаловалась:
– Да вот эта… Такое посмела…
– А ты прости. – По губам посадника скользнула легкая улыбка. – Ее-то жизнь похуже, чем твоя. Ты в тепле, в сытости, а ей каково? – Он взглянул на меня: – Ты небось сирота?
– Сирота… – Голос у меня срывался. Чем дольше смотрела на Коснятина, тем отчетливее вспоминала ночь с Горясером.
– Чем кормишься? – поинтересовался посадник.
Я не расслышала вопроса. Одноглазый подтолкнул меня под локоть:
– Отвечай, дура, на что живешь…
– А? Пою, – невпопад ответила я. «Горясер, Горясер, Горясер», – вертелось в голове. Тело вспоминало его объятия, его дыхание обжигало мои губы, шею, грудь…
– Пошли, что ли… – – раздался над ухом голос одноглазого, и я очнулась. Ни Коснятина, ни толпы вокруг уже не было.
– Во дуреха… – сокрушался одноглазый. – Сам посадник с тобой заговорил, а ты встала как оглашенная, ни бе ни ме… А могла бы о любой милости попросить. Глянулась ты ему. – Одноглазый оценивающе осмотрел меня и причмокнул: – Не мудрено, что глянулась. Он хоть и княжьего роду, а мужчина хоть куда и в девках толк разумеет. Мимо такой красавицы лишь слепой пройдет. Только прибрать бы тебя, умыть, приодеть…
Мы вышли на площадь.
– Вперед не пойдем, – заявил одноглазый. – Сзади постоим поглядим.
Я кивнула и принялась выискивать в толпе лицо Дарины. Однако народу было слишком много. Позади толкались те, что победнее, в передних рядах – купцы, простые дружинники и мастеровые люди, а на возвышении, подле княжьего места, – бояре и старейшины. Мой взгляд натолкнулся на знакомое синее корзно Коснятина.
Толпа зашумела, задвигалась, бедняки сняли шапки. Шел князь. Я вытянула шею. Ярослав оказался молод. Близко посаженные карие глаза князя глядели строго и уверенно, со лба свешивалась золотистая челка. Такая же была у его деда – Святослава.
Грузно ступая, он поднялся на возвышение и поднял руку. Шум на площади стих.
– Поклон и почет вам, новгородские люди, – произнес Ярослав. – Собрал я вас в худые времена. Брат мой Святополк сел в Киеве. До меня доходят дурные слухи. Коли есть средь вас такие, кто может…
Эти слова послужили для меня сигналом. Пришло время выполнить данное Дарине обещание. Я стиснула кулаки, зажмурилась, приподнялась на цыпочки и громко выкрикнула:
– Правда те слухи, князь! Я видела смерть Глеба и слышала, как Святополк подговаривал вышегородских бояр умертвить Бориса! Я свидетельствую против твоего брата!
То ли я оглохла, то ли на площади наступила жуткая тишина…
Я открыла глаза и сжалась под тысячей изумленных взглядов. «Что же я наделала, – мелькнуло в голове, – перебила князя!»
– Кто сказал эти слова, покажись! – произнес Ярослав.
Отступать было поздно.
– Я…
– Поди сюда.
Толпа расступалась предо мной, словно перед самой Смертью-Мореной. Мимо плыли чужие лица, за плечами поползли шепотки…
Я шагнула на первую ступень возвышения, поймала удивленный взгляд Коснятина и упала. Отказали ноги. Сзади зарокотала площадь. Кто-то обвинял меня во лжи, кто-то смеялся над моим страхом, кто-то требовал выслушать мои слова.
«Горясер, – некстати подумала я. – Горясер никогда не упал бы перед самым концом». А ведь достаточно лишь повторить сказанное. И все! Конец страхам. Нечисть отпустит меня…
Я отодвинула чьи-то заботливые руки, схватилась за перила и поднялась.
– Ты свидетельствуешь против моего брата? – спросил сверху голос князя.
В моем горле заклокотало.
«Да, князь, я свидетельствую против Святополка! Я свидетельствую против убийцы Бориса! Против убийцы Старика и Глеба!» Однако изо рта вырвалось лишь невразумительное:
– Да, князь…
– Назови свое имя. Какого ты рода?
– Найдена. Я сирота, отца и матери не ведаю с рождения…
Ох, как глупы были мои речи! Нищая девка без роду и племени не имела права даже приходить на вече…
– Гони ее! – крикнул кто-то из толпы.
– Прочь! Прочь клеветницу! Лжет она! Посмела князя прервать!
Я опустила голову. «Не заплачу! Ни за что! Пусть гонят. Я все сказала. Слышишь, Дарина? Я выполнила обещание».
Меня толкнули в спину. Не больно – обидно. За первым толчком последовал второй. Ступенька оборвалась, и я упала в горячее людское месиво.
– Пошла прочь! Вон отсюда! – раздавалось вокруг.
Боль обрушивалась то сзади, то сбоку… «Горло, – вспомнила я и, пригнув голову, закрыла ее руками. – Рану на горле нельзя тревожить, шов еще свеж. Он почти незаметен, но, если пойдет кровь, толпа разъярится еще больше».
Кто-то сильно толкнул меня в поддых. Я согнулась и побежала.
– А-а-а! – крики слились в сплошной вой.
Удары сыпались со всех сторон. Почти не осознавая, что делаю, я пробивалась вперед. Боль скрутила живот. Мир завертелся и смазался в сумасшедшем беге. В какой-то миг я поняла, что стою одна, на пустой улице, и одновременно с этим пониманием на меня рухнуло облегчение…
Очнулась я в амбарчике Коснятина, на охапке сена. Одноглазый сидел рядом и заботливо обмывал мое лицо.
– Ну ты даешь! – произнес он. В его взгляде сквозило восхищение. – Неужто не ведала, что побьют? Даже коли говорила правду, нельзя же так…
– Можно… – Мое тело ломило от боли, но на сердце было спокойно. Я выполнила данное ведьме обещание и освободилась1 А синяки и царапины пройдут…
– Посадник?! – Единственный глаз нищего стал круглым.
Я с трудом повернула голову. В дверях амбара стоял Коснятин. Не задерживаясь, он подошел к моему ложу. Я попыталась прикрыть разбитую губу, но, не глядя в мою сторону, Коснятин коротко кивнул одноглазому на дверь. Тот кинулся к выходу.
– А теперь, – Коснятин обернулся ко мне, – говори правду. Всю правду. Только тогда я смогу пересказать ее князю…
20
Святополк сам пришел к Анастасу. Настоятель Десятинной уже давно перестал ждать княжеских милостей, когда дверь распахнулась и чернец, с расширенными от страха и почтения глазами, сдавленно просипел:
– Князь киевский Святополк…
А потом большая фигура Святополка заслонила дверной проем. Анастас вяло повернулся в сторону вошедшего. Следовало бы встать и приветствовать князя, но игумен слишком устал.
«Старость, – глядя, как гость рассматривает клеть, думал Анастас. – Я стал слишком стар для всего этого…»
