— …Ты сошел с ума?.. Делает Претендента новым Любимцем, а он не мерикит.
— …даже не «он».
— Тихо!…недостаточно несчастий? Только мужчины… допускаются сюда, так что он мужчина.
— Ты точно сошел с ума! Что скажет Чингетай? И как насчет следующего года?
«Сероду бы это понравилось», — подумала Джейм. Местные властители во всей красе своей безжалостности: они выбирают козла отпущения. Должна ли она быть счастлива, что Маслол предпочел принести в жертву Сынка? Так что там насчет следующего года?
Желудок Речной Змеи издал еще один голодный рык. Старейшины переглянулись — и в едином порыве подхватили юношу, потащив его, ошеломленного, спотыкающегося, к колодцу. Но Джейм преградила им дорогу.
— Нет, — сказала она.
Они остановились, недоуменно глядя на нее, когда где-то на юге начали загораться костяные костры.
Сперва они показались всего лишь искрами. Все вокруг и так было красным — тучи, располосованные пламенем пожара, языки молний, мечущиеся между небом и землей. Но эти далекие яркие точки множились; как рубиновые прыщи, выскакивающие на лице, они вставали в ряд, один за одним, быстрее и быстрее, очерчивая огненной линией изгибы Серебряной.
Старейшины уронили Сынка, и все шаманы принялись неистово нащупывать колокольчики, которыми они набили мешочки из козьего вымени, прицепленные к впалой груди. Показались кожаные ремешки, бубенцы стали поспешно привязываться к тощим ногам.
«Дзинь! — затопали старики уже где-то далеко за двором, танцуя с упорством маньяков, будто пытаясь нагнать ритм. — Дзинь, дзинь!» Сколько всего костей? Сто? Двести? Все частички тела Сгоревшего Человека поднялись из земли, зимы и ночи живым огнем… «Дзинь, дзинь, дзинь!»
Джейм кинула взгляд на Гору Албан, все еще висящую нелепым призраком над руинами башни Киторна, теми, которые землетрясение еще не перевернуло. Старые ученые спят сейчас там, наверху, незаменимые, невозместимые знания заперты в их памяти — самом хрупком из свитков; а под ними распростерся ад, ждущий лишь первой искры…
Бубенцы звякнули неуверенно и нестройно, замерли. Продвижение вспышек остановилось.
Почему? — вглядывалась Джейм во тьму на юге. Где?
Где-то между Фалькиром и Глушью. Милостивые Трое! Это же там, где она вынула кость Сгоревшего Человека из костра мерикита.
Она неосознанно считала секунды — раз, два, три… — как между молнией и ударом грома, ожидая, измеряя промежуток. Четыре, пять, шесть… Ни одного огня больше не появилось, но вдруг вот-вот опять начнут вспыхивать в ночи мстительные искры? Десять, одиннадцать…
Глухой хлопок, как из пустой бочки, — и частицы растопки полетели из дверей и окон башни Киторна, градом посыпавшись на площадь. За деревяшками пополз вал дыма. Маслол взвизгнул и отпихнул угольный череп в сторону — из глазниц и рта головешки тянулись язычки огня. Эхом ему ответил слабый крик Индекса: старому летописцу волей-неволей пришлось все-таки отказаться от своего раритета.
Джейм засмеялась, она просто не могла остановиться. Столько беспокойств о Горе Албан, а причина сегодняшнего полного фиаско — она, устроившая это, даже не сознавая, много дней назад. Как это похоже на нее.
Потом хохот все-таки умер.
Из черепа Сгоревшего Человека вырывались клубы черного дыма, эта туча зависла между людьми и низким багряным небом. Смутно показались очертания закопченной фигуры, столь же разрозненной, как раскиданный огонь Маслола, — выпуклости коленей, зазубренный хребет, курящийся меж ребер дым, собирающийся в купол тьмы, медленно вздымающийся над ни к чему не присоединенной шеей, пустые глазницы, обшаривающие землю внизу…
Из внешнего мира, из-под ворот, прилетел приветственный вопль Сожженных Однажды:
— Та! Та! Та!
Маслол сжался, распластавшись на камнях; остальные старейшины, казалось, и вовсе растворились в земле. Джейм тоже была бы не прочь растаять сейчас бесследно.
— Что дальше? — прошипела она шаману, сомневаясь, поймет ли он ее так, как она понимала их. — Все пошло не так, но есть хоть что-нибудь, что можно сделать? Маслол?
Священное место вернулось — а он исчез.
Из тумана, хромая, вышла Коттила, поддерживаемая Лу-рой и окруженная мечущимися лискинами: стоило только зверюшкам увидеть, что нависает над ними, все они нырнули в недра просторной жилетки старухи. Она приближалась, возбужденная телом и кипящая духом.
— Ну и неразбериха! Неужто никто в эти дни не может ничего сделать нормально? — (Создание наверху, все еще слепо ища, повернулось на звук дребезжащего голоса старухи. Оно издало глухой раздосадованный рык, будто зарокотал далекий гром.) Коттила задрала голову: — Ты, жженый пых! Где вождь Чингетай?
Лура дернула ее за рукав:
— Пра!
— Ладно, ладно. Какой же смысл в маскараде, если жизнь куда занятнее? Тьфу! Земляная Женщина должна теперь представить своего любовника, нового Любимца, своему супругу, Сгоревшему Человеку, как их сына. Порождение зимы и золы, ты понимаешь? Весна плодородна и резва.
Это называется «одурачить смерть». Наш друг там наверху не слишком блестящ и умен. Конечно, время от времени он спохватывается, и Любимец самопроизвольно вспыхивает. Прелестно, э?
— Весьма. — Джейм в очередной раз тщетно дернула ивовую корону.
— Ох! — поглядела вверх Лура.
Расплывчатый дымный череп словно пустел — струйки вылетали изо рта, глаз, ноздрей. Жирные чумазые пальцы упали. Волна жара обдала всех смердящим дыханием.
— Все предполагалось совсем не так. — Коттила хныкала, даже не замечая этого. — Мы должны были потерять Заречье, что заставило бы нас вспомнить о своем предназначении. Перестань меня дергать, девочка! Что еще может спасти этого идиота, твоего папашу?! Отправился на тележке к Порогу, мальчишка, и потащил за собой свой Дом…
Пальцы дыма потянулись, готовые схватить повысившую голос матрону. Лискин, высунувший нос из проймы жилетки, тут же юркнул обратно. Лура зарылась в платье бабушки, когда копоть мазнула по лицу Коттилы и ускользнула, оставив покрывшуюся сажей старушку яростно отплевываться.
Сынок неуклюже развалился на дороге. Дым слепо ощупал лежащее тело, заполз в прожженные искрами дырки в штанах, стал жалить татуированную кожу. Сынок дернулся. Рассыпавшиеся пряди его рыжих волос приподнялись от жара, завились, потянуло паленым. Он же сгорит заживо — сам себе погребальный костер.
«Тааа, — выдохнул густой воздух — голодный вздох. — Тааа, тааааа…»
— Матрона! — громко позвала Джейм. — Я выиграла поединок. Представь меня как нового Любимца.
Дым оторвался от тела Сынка и пополз к ней. Она невольно отступила на шаг, но нашла в себе силы остановиться, к тому же пятки ударились об обод колодца.
Клубы пальцев обхватили ее пульсирующей волной жара. Девушка задержала дыхание, чтобы не слышать вони, ее лицо словно прижали к лицу самой смерти. Глаза слезились, но сквозь пелену она видела пляшущие по две искры. Нет, глаза: Сожженных Однажды спустили с привязи, и они кружили с голодным видом, ожидая первого толчка. Их бока задевали ноги Джейм, обугленные фаланги скреблись и осыпались, тянулись к лицу. «Не двигайся. Даже не мигай».
