Он перевел дыхание. Продолжал тоном ниже:
— Вот, Черный Рыцарь оказался за решеткой… Ты спросишь, чего же он хотел?
— Он хотел смуты и раскола, — медленно проговорил Ивар. — В мире, где полно опасностей… смута и раскол подобны смерти.
Барракуда оскалился:
— Почему же Белый Рыцарь схватился с кочевыми племенами, почему он заплатил кровью за победу, вместо того чтобы признать единый с ними Закон? По-твоему, чем больше племен живет под Законом — тем надежнее, и неважно, каков Закон, лишь бы — один для всех?
С трудом сдерживая раздражение, Ивар процедил сквозь зубы:
— Белый Рыцарь подвигом заслужил доверие… Друзьям он несет мир и безопасность, а враги… Его враги испытали кое-что на своей шкуре… И еще испытают, — добавил он глухо.
— Да уж, — устало усмехнулся Барракуда. — Нашему Черному Рыцарю порядком досталось… Но он смог уйти… и хотел с тех пор только одного: чтобы его оставили в покое. Но Белый Рыцарь… Ты слушаешь?
Ивар вздрогнул. По коридору быстро простучали чьи-то башмаки.
— …Белый Рыцарь не желал смириться, он считал почему-то, что свобода Черного чем-то угрожает ему… Или оскорбляет его, уж не знаю… И тогда он послал Черному Рыцарю испытание. Первым испытанием было, конечно, чудовище…
Ивар закрыл воспаленные глаза. Сквозь молодой лес ломилось, треща стволами, грузное бронированное тело на многих суставчатых лапах. Отвратительный запах, густой рев, копье в боку трепещет, как антенна…
— …Но Черный Рыцарь победил и остался цел… И настал черед второго испытания — и это была женщина, Ивар…
Он вздрогнул. Перед глазами у него закружилась карусель переплетенных рук и ног, облако летящих длинных волос, сдвоенное тело, зависшее в метре над полом, и черная тень-осьминог…
— Третьим испытанием… Третьим испытанием, Ивар, был ребенок…
Барракуда замолчал. Со вздохом поднялся, протянул руку:
— Пойдем…
У Ивара не было возможности отказаться от приглашения. Он глянул на предложенную руку Барракуды, потом на свою собственную, в синяках ладонь. Криво улыбнулся — и царственным жестом предоставил себя в распоряжение своего же палача.
Полутемный перекресток обнаружился внезапно — улицы-коридоры-повороты, редкие прохожие почтительно приветствуют Барракуду и угрюмо смотрят вслед мальчику, косые светильники и вентиляционные щели, все похоже на Город, но только мелко, убого, со следами ремонта… Снова улицы-коридоры-повороты, рука Барракуды осторожно придерживает ею же раздавленные пальцы, и вдруг — четыре расходящиеся под прямым углом трубы, в центре перекрестка — четыре тусклых светильника, черный камень в окружении четырех теней…
Перед камнем стояла на коленях девушка. Незнакомая Ивару, щуплая, в широких, как у Ванины, одеждах; Барракуда замедлил шаг. Девушка не сразу заметила его, погруженная в свои мысли, а может быть, и в некое подобие транса, она плавно покачивалась, водя по глыбе ладонями; потом, опомнившись, обернулась через плечо и встретилась с Барракудой глазами.
— Нет, не мешаешь, — сказал тот глухо, будто отвечая на незаданный вопрос.
Девушка печально качнула головой. Поднялась, подбирая одежды; беззвучно вышла в один из круглых тоннелей.
— Сядь, — все так же глухо сказал Барракуда Ивару. — Спиной к камню.
Ивар молча повиновался. Подошел и сел, привалившись всем телом к черной прохладной туше — и сразу же стало легче. Захотелось закрыть глаза.
— Сиди и слушай, — сказал Барракуда. — В роду тигардов существовал обычай… Один из самых древних, основополагающих. Когда мальчику исполнялось… Когда он становился на пороге взрослости, он шел в лес… Один и ночью. Знаешь, в лесу… Страшно. Звери… Тогда в лесах были звери. Но он шел — и находил Камень… Такой, что рос корнями из самых недр земли. Это было важно — мальчик не знал, где стоит Камень, он должен был найти его… Ощутить… Не всем удавалось с первого раза, тогда говорили — он еще слаб… недостоин… Некоторые вообще не находили, и род изгонял их… Но тот, кто нашел Камень — садился у его подножья, вот как ты… И проводил ночь наедине с собой — и с камнем. И смотрел глубоко-глубоко в свою душу… И узнавал о себе то, чего никогда не знал… И порой гордился, а порой раскаивался… А чаще и то, и другое… И вот перед рассветом к нему приходили старшие — мужчины из рода тигардов… И принимали его, как равного. Слушаешь?
— Зачем вы мне все это рассказываете? — спросил Ивар глухо.
Барракуда снова вздохнул:
— Зачем… Видишь ли, Ивар, у меня ведь полно трудов и обязанностей… Бессонные ночи, видишь ли. И, конечно, есть дела и поважнее, чем рассказывать сказки озлобленному мальчишке…
— Вы же говорили, что это не сказки! — Ивар почему-то ощутил себя обманутым.
Барракуда сидел на полу, скрестив ноги, как старинная деревянная кукла:
— Это… видишь ли, Ивар. Это — старинный повод для насмешек… в Городе. Удобный повод для насмешек — какие дураки, если тысячу лет назад их предки что-то такое делали, почему они повторяют это… слепо, без всякого смысла… повторяют, как сумасшедшие роботы, и называют свою глупость «обычаем»… «традицией»… Почему они так держатся за совершенно бессмысленные на сегодняшний день… Почему они считают, например, что умершим полагается последний путь? Всех устраивает простая табличка в Стене Мертвых — а им, видите ли…
Он замолчал.
Ивар сидел, втянув голову в плечи, не отрывая глаз от пола.
Табличка в Стене Мертвых. Бесконечные ряды табличек; тупая боль, но болит не голова и не живот, это память болит, память о руках, о губах, об огромном и теплом, красном, светящемся шаре, к которому можно прижаться и, успокоившись, уснуть…
— Мама…
«…три месяца в депрессии. Всегда считалось, что дети переносят легче…»
«…естественные отклонения. Достаточно избалован…»
— Мама!..
Ивар очнулся. Выпуклые глаза Барракуды были совсем рядом; жесткие ладони лежали у Ивара на плечах:
— Что?..
— Ничего, — Ивар безнадежно отвернулся. Прижался к Камню щекой.
— Ничего, — повторил Барракуда шепотом. — Знаешь, Ивар… Я не уверен, что стоит тебе… все это рассказывать. Что ты вообще поймешь, о чем я…
У Ивара ни с того ни с сего прыгнуло сердце. И еще раз прыгнуло; он подался вперед, так, что его глаза оказались прямо перед пристальными глазами Барракуды.
— Скажите, — прошептал он быстро, будто опасаясь, что ему заткнут рот. — Ванина ДЕЙСТВИТЕЛЬНО будет на Прародине? Действительно — или это только так говорится?..
Барракуда долго молчал. Так долго, что у Ивара зачесались воспаленные веки.
— А почему же ей не быть на Прародине… Разве она совершила что-то… преступление, которое ее не простится? Почему же ей не быть на Прародине, путь ее… освещен… Она там… будет ждать…
