Что-то хрипло, неузнаваемо, металлически сказали наушники. Ивар поднял взгляд на Барракуду; тот медленно стянул свой шлем, обнажая залитое потом лицо с темной полоской ощетинившихся усов.
Ивар посмотрел на вооруженного человека и удивился, почему рука со стиснутым в ней стволом мелко дрожит. Человек смотрел на Ивара, но мальчик видел только блестящий дымчатый пластик.
Резанул уши тонкий писк — это на руке у Барракуды ожил браслет. Ивар услышал сдавленное:
— Стартуйте. Стартуйте. Стартуйте сейчас.
Вооруженный человек шагнул вперед. Ивар заплакал и кинулся ему навстречу.
…Белый Рыцарь, восставший из праха Белый Рыцарь явился-таки к нему на помощь. Явился, рискуя жизнью, обогнав в дикой скачке всех своих воинов, явился вовремя… И бьется на ветру снежно-чистый плащ. И ослепительно, незамутненно сияет камень на рукояти меча…
Лицо отца было мокрым, и седые волосы слиплись на висках. Ивар обхватил его колени, потом жадно потянулся, встал, чтобы прижаться лицом к тяжело вздымающимся ребрам.
Ударился об пол непрозрачный дымчатый шлем. Ивар почувствовал, что теряет волю и память — растворяется, расплывается в потоке нежности, вины и страха за него, за сына…
…Бежал, сбивая ноги. Не ждал увидеть Ивара живым — а вот увидел…
Прошло всего несколько секунд. Резкое движение отца вывело Ивара из сладкого оцепенения:
— Стоять!!
Вскинутый ствол. Холодные глаза Барракуды, насмешливые, жестокие. Размазанное в броске тело, утробный хлопок выстрела, резкий неприятный запах, снова выстрел — месиво огня, расползающееся по пластику на потолке, нога Барракуды на самом краю круглого проема… Оттолкнув Ивара, отец бросился вперед, подставив локоть под прыгающее в руке оружие — но кобура на поясе Барракуды уже опустела, и в глаза Онову уставился неестественно глубокий темный раструб.
…И на пути Белого Рыцаря встал извечный враг его, и черен плащ его, и черен меч… Черный Рыцарь встал на пути Белого… а Белый Рыцарь встал на пути Черного, и два пути слились в один, а на одном пути двоим не разминуться, и вот уже летят искры от впервые соприкоснувшихся лезвий…
Железное небо — небо вращающихся мечей. Красное солнце навсегда зависло над зубчатой кромкой леса — ему уже не опуститься и назавтра не встать…
Он успел заметить удивление в глазах отца и горечь в глазах Барракуды, он успел заглянуть в бездонную воронку чьего-то ствола, а потом сознание его снова сдвинулось, и он увидел маленького пажа, бросившегося между двух мечей. Вопиющее нарушение этикета!
Потом огненный шар разорвался прямо перед его лицом — отшатнувшись, он потерял опору под ногами. Горящий потолок вскрикнул двумя голосами.
Обрывок провода хлестанул его по лицу. Что-то больно впилось в спину, в плечо; прямо перед глазами оказалась огромная лопасть колоссального вентилятора. Ивар с трудом продохнул — болели ребра — и тут только понял, что не летит больше, а висит посреди мира в паутине тонких пластмассовых нитей. Над головой оказался далекий железный пол, а под ногами замерли два лица — одинаково белых, с широкими круглыми глазами, два лица в круглом проеме, ага, вот куда он свалился…
— Ивар?!
Он шевельнулся — и сразу же все поменялось, верх стал низом и опасно приблизился: далеко на тусклом металлическом покрытии пузырилась и исходила паром широкая неприятная лужа.
— Ивар?!
Они оба склонились над краем проема, почти соприкасаясь головами. Ивар отстраненно подумал, что вот они ровесники, но отец выглядит лет на десять старше…
— Не двигайся, сынок… Сейчас…
Он удивился: что — сейчас?
Лопасть вентилятора оказалась теперь совсем близко — Ивар оперся на нее коленом, потом бедром, потом вцепился руками. Какая древняя, уродливая, нерациональная машина. Ветряная мельница…
Он прикрыл глаза. Зеленый пригорок с нарядной мельницей на вершине, широкие крылья увязли в синеве…
— Ивар, держись…
Они о чем-то совещались; Ивар удивился, узнав знакомое Барракудино: «Не ори на меня! Я сказал, не ори на меня!!»
Откуда писк?! А, это наушники за спиной… Едва слышный голос твердит и твердит: Кай, возвращайся… Стартуем, Кай… Стартуем…
Широкая лопасть зачерпнула его, как ложка зачерпывает кусочек мяса. Ивар вцепился в нее руками и подбородком — а лопасть лениво, медленно обрывала пластмассовые нити удерживающей его паутины.
Ветряная мельница. В недрах объекта «Пустыня». Надо же!
— Не ори на меня!! Ты сильнее, ты удержишь…
Ивар повернул голову.
Соседняя лопасть, тоже огромная и ленивая, уже скрывалась во тьме некой иззубренной щели. Лопасть, несущая Ивара, лопасть, за которую он имел несчастье уцепиться, спешила вслед за товаркой.
Он не поместится в щель. В мясорубку; мама, не надо, ну не надо, пожалуйста…
Он судорожно глянул вниз — далекий железный пол, пузырящаяся лужа…
Выбирай. В фарш — или в лепешку.
— Ивар, не бойся!!
Еле слышно шелестели наушники: Кай, возвращайся… Скорее, Кай… Скорее…
Потом в их шелест ворвался раздраженный крик Барракуды:
— Да стартуйте же! Ради Прародины, стартуйте сейчас!
Нет, Кай… Нет, нет… Скорее… Мы никуда не уйдем без тебя…
— Ивар, ты держишься?!
Он понял, что не чувствует рук. На его глазах собственные, ставшие чужими пальцы медленно разжимались.
— Давай, Онов!! Давай, Дима! Давай!
Скрип металлического троса. Ивар увидел надвигающуюся сверху тень; потом рука, цепкая, как лапа манипулятора, ухватила его за шиворот:
— Есть, Онов! Держи!
Ивар почувствовал, как пахнет Барракуда — потной кожей, паленой тканью, еще чем-то… Наверное, мокрой травой.
— Ивар… Разожми руки. Теперь разожми. Я держу, не бойся…
Неужели он не понимает, что Ивар не властен над собственными пальцами?!
Из щели несло затхлым. Отвратительный запах, запах смерти.
Наверху что-то выкрикнул отец. Не ори на меня, вяло подумал Ивар.
Руки Барракуды сдавили его до боли. До обморока…
Пальцы разжались, и верх снова поменялся местами с низом. Внизу оказался белый как молоко отец — впрочем, сейчас он уже не был белым. Лицо его понемногу багровело — перекошенное усилием лицо, натянутый, как струна, железный трос…
Вверху оставался тусклый железный пол с пузырящейся лужей. Нет, там, кажется, какие-то люди…
Мы не уйдем без тебя. Мы не уйдем без тебя, — причитали наушники. Возвращайся… Скорее… Они… выследили шахту… Скорее…
Лопасть, секунду назад удерживавшая Ивара, неспешно влезла в свою зубчатую щель. Отец захрипел — теперь он удерживает на весу их обоих…
