— По-прежнему два-ноль, — удовлетворенно сообщил Мэл.
Саша поднялся с подмерзшего снега. Слепо огляделся. Скользнул взглядом по Антону, но не увидел его.
— И снова мяч в игру, — сказал Мэл. — Что с тобой, Тоша?
Антон молчал. Смотрел, как Саша бредет по площадке — по-прежнему вслепую. Как будто перед глазами у него до сих пор темно.
— Что с тобой, Антон? Идет игра…
— Но я так не могу, — сказал Антон.
Людовик усмехнулся. Резко запрокинул голову, водворяя на место очочки. Тряхнул длинными тусклыми волосами. Мэл поднял брови:
— А через «не могу»? Как тебе мама в детстве говорила, когда ты отказывался от каши?
Слово «мама» было, как скрип железа по стеклу. Антон дернулся; Мэл кротко улыбался и смотрел ему в глаза. Тогда Антону — снова — захотелось спрятаться. И от этого взгляда, и от слова «мама», и от всего. Он подобрал мяч; где-то внутри его крепло знание, что спрятаться можно в игре. Ему захотелось забросить оранжевый шар в кольцо — захотелось с такой силой, как хочется иногда почесать зудящий комариный укус.
Вперед. Стук мяча о мерзлый снег. Вова понял его сразу же — отличный он разыгрывающий, Вова. Передача, еще передача, обманное движение; рывок, обводка, прыжок… Что-то ударило Антона сзади. Он споткнулся и упал, растянувшись на снегу; он не чувствовал тела и не мог видеть своей спины, но откуда-то знал, что прямо из середины ее точит сейчас рукоятка тяжелого метательного ножа, что это конец, что это несправедливо, и подло, однако жестокая игра наконец-то закончена…
— Четыре-ноль, — донеслось издалека и сверху.
— Это только начало, — донеслось в ответ.
— Хорошее начало… Ты видишь, Лю, я был прав.
— Продолжаем…
— Продолжаем…
— …аем…
Антон закрыл глаза, ожидая, пока назойливое эхо в ушах не стихнет совсем. Пока не настанет окончательная тишина.
— Что ты разлегся? — носок ботинка несильно ткнул его под ребра. — Вставай…
И Антон почувствовал, как из спины у него — вжжик! — с усилием выдернули нож.
— Вставай-вставай… Поднимайся.
Его взяли за майку и потянули вверх; он понял, что снова может двигать руками и ногами. Что спина глухо болит, будто по ней ударили сгоряча древком лопаты.
Был такой случай когда-то в деревне, сосед очень обиделся за обобранное вишневое дерево и…
Деревня? Сосед? Он встал на четвереньки. Потом сел на корточки; Людовик стоял рядом, вытирал нож о штанину, насмешливые, но не злые глаза поблескивали из-под мутных стекол:
— Удачно тебя Мэл подобрал… Упрямый ты. Играем дальше?
— Сейчас? — тихо спросил Антон.
И сам услышал, каким жалобным получился вопрос.
— Ну что, пусть отдохнет? — донесся откуда-то издалека голос Мэла.
Антон через силу выпрямился.
— Ладно, — усмехнулся Людовик. — Ступайте, ребята, в душевую.
* * *
Стены душевой были облицованы белой кафельной плиткой. Кое-где вместо выпавших кафельных квадратов темнели пустые бетонные четырехугольники; на потолке набрякали тяжелые капли, а из душа — пластмассового распылителя на высокой никелированной трубе — широким веером хлестала горячая, очень горячая вода.
Антон попытался покрутить вентиль — тщетно; температура воды не регулировалась. Ребята стояли, запрокинув головы, подставив лбы обжигающим потокам. Сейчас на них не было футболок, и Антон не мог различить, где свои, а где чужие. Где игроки Мэла, а где — Людовика. Душевая была просторная. Кранов хватало на всех.
Случайно — или не случайно — Антон выбрал себе душ напротив кабинки Саши. Из всех этих ребят Саша — соперник — был ему ближе всего. Может быть потому, что именно Саша был первым, кого он встретил?
— Становись под струю сразу, — сказал Саша глядя, как Антон пытается остудить воду в ладонях. — Привыкнешь. Это все-таки не кипяток.
— Да? — неуверенно спросил Антон.
— Послушай меня, — сказал Саша. — Иди сразу под душ.
Антон послушался. В первую минуту было нестерпимо, но потом — очень быстро — он действительно привык. Только морщился.
— Ты — почему? — спросил Саша, глядя в сырой потолок.
Щеки его были очень бледными для человека, стоящего под горячей водой. Антон решил промолчать.
— Я в армии, — сказал Саша. — Меня эти козлы… Ну, не важно. Короче говоря, я в армии, а ты? Тоже?
— Я в армии не был, — сказал Антон. — Я в институт…
— Так ты на гражданке? — удивился Саша. — А с чего?
Антон сделал вид, что не слышит.
— Я думал, что мне будет как бы послабление, — задумчиво сказал Саша. — Через этих козлов. Оказалось — ни фига. Просто мне повезло, что Людовик искал баскетболиста. А то загремел бы на общих основаниях…
— Как это — на общих основаниях? — спросил Антон.
Саша поежился под горячим душем:
— Хрен его знает. Я думаю, что это хуже, чем здесь… Сильно хуже. Тот парень, который играл с Мэлом раньше — он теперь на общих основаниях.
— Ты меня почему сукой обзывал? — спросил Антон.
Саша покосился недобро:
— А ты не понял, с понтом дела… Если бы ты так дальше играл, как в первые десять минут — тебя бы уже здесь не было. Было бы тебе совсем другое.
Хлестала из душей вода. Лаково поблескивала кафельная плитка.
— А тебе-то что? — спросил Антон.
Саша вздохнул:
— Люди друг друга поддерживать должны…
Рядом переговаривались другие ребята. Их голоса странно, по-птичьи звучали под мокрыми сводами.
— Да, — сказал Антон, чтобы прервать молчание.
— Вот прикинь, — сказал Саша, потирая ладонями плечи. — Если бы даже кто-то из тех козлов здесь вот оказался… Я бы и то ему добра желал. Вот честно.
— А что тот парень сделал? — тихо спросил Антон. — Который на моем месте играл?
— Филонил, — нехотя сказал Саша. — А может, не филонил. Может, характер такой. И он ведь мастер был, международного класса… Мэл сказал, что он игру не любил. Игру любить — это значит… Вот ты сегодня дважды забросил. А я лопухнулся два раза. Еще пару раз лопухнусь — и тоже на общих основаниях пойду…
— Нет, — быстро сказал Антон.
Саша пожал плечами:
— Нет… Потому что в следующий раз я не лопухнусь.
— Как можно любить эту игру? — шепотом спросил Антон.
Саша невесело усмехнулся:
— Игра — она игра и есть… Я со школы в баскетболе. С первого класса. Так, думал, и буду всю жизнь в баскетболе… А вот с армией… Я в команде ЦСКА не удержался… тренер там был один, скотина. И пустили меня… тоже на общих основаниях, — Саша вздохнул. — Вот… А ты, если рассказывать не хочешь — так я же не пристаю. Я так просто… Поговорить.
