Унижение усилил тот факт, что замок штурмовали орданансы — было и отребье. Их бомбарды, разнесли ворота. Их мечи сразили верных рыцарей. Их командир — запачканный пороховой гарью крепыш — ударил его связанного по лицу со словами:
— Попался, сука! На получи! Это за графа Риккардо тебе! За Мараккою!
Дверь закрылась с тем же скрипом. Вошедший бросил на пол что-то мягкое — судя по всему плащ — и уселся напротив него.
Гальба ждал первых слов гостя. Он ждал допросов, пыток и суда — ничего не было. Только тьма и неизвестность. Герцог боялся лишь того, что его решили сгноить в подземном узилище. Подлый страх он отгонял молитвами, призывая кары небесные на головы врагов своих и Камоэнса.
— Огонь не мешает?
— Мешает. Погаси, — ответил герцог.
— Хорошо, — факел затух, словно его окунули в воду. В воздухе запахло дымом.
Герцог узнал голос.
— ТЫ?!
— Я, — вошедший был спокоен, — Давай обойдемся без криков и драк. Я пришел поговорить.
— О чем? Скорей ты хочешь насладиться триумфом — подлый ублюдок!
— Может, я и подлец, но своих родителей знаю. Не хочешь разговора — я уйду. Других людей ты увидишь только на эшафоте, — маг забыл о своей обычной вежливости.
Гальба с удовлетворением отметил, что он устал и раздражен.
— Как меня уже осудили?! — возмутился герцог. Его глаза окрепли, и он уже различал съежившуюся фигуру чародея, прислонившегося спиной к холодной стене.
— Да. Обошлись без соблюдения закона. Совет графов созывать не стали. Победителям ни к чему формальности. Продажный законник Катлано, впрочем, уже нашел прецедент заочного суда над регентом. Еще при первых королях это было — лет четыреста назад.
— За что меня осудили?
— За убийство наследника — принца Хорхе. За прочие тайные убийства. За попытку захватить престол. Ангела знает, что это не так, но молчит. Иначе возникнет много вопросов, требующих объяснений.
Гальба зарычал.
— Господи, ты видишь грехи их — покарай!
— Покарает, когда придет время, — успокоил его маг.
— Это сумасшедший бред.
— Не совсем — Гюрза-Кербон убивал для тебя. Но в твою непричастность к убийству Бласа и принца я верю.
— Потому что это твоих рук дело? — натужно расхохотался герцог.
— Нет. Кербон сам признался. Он хотел отомстить тебе — растоптать, унизить. У него получилось.
Герцог ударил кулаком по каменному полу.
— Щенок. Гадюка!
— Гюрза. Ты поймал змею — не удивляйся ее яду. Педро — дело его рук. Я клянусь, что не убивал твоего сына.
— Зачем ты пришел сюда, колдун? Помучить меня?
— Нет. Объясниться до конца. Сказать правду. Ты мой старый враг, я привык к тебе. Антонио. Буду скучать.
— Я тоже, — Гальба внезапно улыбнулся, — Маг Гийом — самый опасный сукин сын, что попадался мне, за исключением Хорхе. Приятно думать, что и ты остался с носом. Как же ты уступил Ангелу этой заднице — Рамону? Тьфу! Столько лет портить мне сон и спасовать перед ловким вором. Как подумал — противно стало. Принцесса Камоэнса в его лапах, спит с ним — она, хоть и дура, конечно, — но кровь стынет от злобы.
— Она с ним не спит, — проскрежетал зубами Гийом, — Хотя и дружит. Это ее выбор.
— Ты не любовник, а слабак! Давно бы подчинил ее силой и не знал бы бед!
— Скажи, Гальба, насилие, обычно выбираемое тобой, — оно тебя спасло? — уколол его в ответ чародей.
— Все равно ты трус и слабак. Я умру, зная, что все делал правильно. Ты же, колдун, будешь до конца дней кусать локти, мучаясь. Я все знаю о вашей страсти. Стоила ли она таких жертв? Тайные свидания. Робкие поцелуи, маскировка. Да ты два года только и делал, что ходил вокруг нее и облизывался, мечтая задирать юбку.
— Мечтал, — легко согласился маг, — но не только о юбках и трахе. Она дала мне цель, мечту и любовь, добавила в жизнь остроты, нежности и счастья. Я был кому-то нужен. Оно стоило того, герцог. Умирая, я буду знать, что есть, что вспомнить. Каждый миг — радости или горя — он навсегда здесь, — чародей коснулся лба.
— А когда я умру? — Гальбе надоели разговоры о любви.
— Завтра. Готовься к топору, тебя лишили дворянского звания.
— Все равно! Эти идиоты думают меня оскорбить — это я еще преподам им урок! — пригрозил регент, — А ты что будешь делать, колдун?
— Уеду после казни. Как ты и хотел когда-то. Меня здесь больше ничего не держит.
— Они знают, что ты здесь?
— Нет. Пока нет. Общение с тобой запрещено. Но я сумел пройти.
Герцог сдержал свое обещание. Когда судебная карета остановилась у коричневой дорожки, ведущей к эшафоту, он ступил на нее так, словно бы она вела в пиршественную залу. Легко и непринужденно.
— Что замерли, засранцы? Хорошее зрелище? — он обвел взглядом притихшую толпу.
Рамон Мачадо сделал все, что бы превратить казнь в зрелище. На площади собралось почти десять тысяч человек — больше она не вмещала. Дворяне, купцы, ремесленники, слуги, воры, нищие и гулящие девки, священники, монахи и солдаты, торговцы пивом и орешками. Для грандов было отведено отдельное место напротив эшафота. Паасины — ставшие личной стражей Мачадо — вместе с городской стражей сдерживали напор толпы. На соседних улочках дежурили отряды конницы, готовые к любым неожиданностям, будь то попытка спасения Гальбы, или бунт черни.
Ангела и Рамон были верхом, окруженные свитой вельмож.
— Хороший сегодня денек. Руки прочь, быдло! — закричал Гальба на стражника подтолкнувшего его.
Воин опешил и замер в нерешительности.
— Я сам пойду на мой последний бой, — заявил герцог.
Толпа, алчная до зрелищ и крови, обычно шумная и нетерпимая к обреченным молчала. Старый герцог до сих пор внушал ей трепет, несмотря на свое падение. Грязное рваное одеяние он — король по крови — нес с истинно монаршим величием
На эшафоте Гальбу ждали двое стражей, палач — могучий детина в маске, и худой противный судейский с огромной бородавкой на носу. При виде нахмуренных бровей герцога он вздрогнул и попятился. С трудом остановился и стал читать, гундося и не поднимая глаз. Взгляда бывшего регента он вынести не мог.
Гальба не стал слушать обвинения и приговор, повернулся к королеве Камоэнса.
— Здравствуй, Ангела, — голос его разносился по всей площади, — Даже не вериться, что мы родственники. Надо было тебя раньше замуж выдать, а то свихнулась ты, мужчину попробовав.
Лицо Ангелы покраснело — не от стыда. От злости.
— На меня поклеп возводишь — будто принца я убил. Нашла бы повод получше. Мешаю я тебе. Всегда мешал. И с колдуном спать — род позорить, и Камоэнс рушить. Хорхе был бы жив — первой бы тебя повесил, увидев, что вы с его страной сделали — разбойники и мародеры. Растащили по кускам! Продали!
