Тут же к санджак-бею подбежал лысый человечек с глиняными табличками в руках. Крестьянин, стоя на коленях, жаловался Джайхару. Лысый, очевидно, сборщик налогов, оправдывался, не спеша, с достоинством. Подбежали другие крестьяне, все стали кричать. Всадники Джайхара разогнали их.
Санджак-бей спрыгнул с коня, взял у лысого таблички и пошел к повозкам, худой крестьянин засеменил за ним. Внимательно осмотрев повозки, Джайхар резко выхватил из ножен ятаган и разрубил лысого напополам — наискосок от правого плеча. Туловище сборщика налогов упало, ноги продолжали стоять. Раяты с торжествующими криками стали топтать труп.
Солдаты, прибывшие со сборщиком, не вмешивались. Крестьяне взяли с телег часть груженного на них добра, примерно треть, погнали назад в свои дворы такую же часть собранного рядом на площади скота.
— Сборщик осмелился обворовывать раятов султана, — объяснил Джайхар северянам, вытерев клинок, — Брал больше, чем нужно.
Во время обеда, организованного благодарными селянами, Луис восхищенно сказал магу:
— Гийом, ты видел? Он покарал сборщика.
— Джайхар сделал то, что должен. Алькасары очень честный народ. Воровство и обман вообще — страшный грех. Они свято блюдут данное слово, пока не найдут способ его нарушить. В Алькасаре властвует закон, подкупленного судью забивают камнями.
— Вот бы и у нас в Камоэнсе считалось долгом каждого дворянина карать обман! — мечтательно сказал Луис.
— Не обольщайся видимостью. В Алькасаре властвует закон. А по нему народ обязан повиноваться султану, любые его приказам, платить огромные налоги. Всякое неповиновение преступление — карается смертью, независимо от тяжести его Преступление есть грех против Вечного Пламени. Провинившегося не сожгут на погребальном костре, а бросят псам и диким зверям. Палка о двух концах, — объяснил маг, лакомясь спелыми апельсинами, что росли здесь на каждом шагу.
— Если воровство грех, то почему воруют? — поинтересовался любознательный поэт у Джайхара, когда они продолжили свой путь.
— Вор — неверный задар, что с него взять? Сколько не карай их, все равно крадут. Мы — алькасары воины, а не писцы, задары собирают для нас налоги и ведут торговлю.
На следующий день путешественники стали свидетелями битвы. Два отряда всадников в ярких халатах двух цветов: синего и зеленого, рубились посреди большого поля.
Джайхар остановил конвой, чтобы Гийом и Луис смогли насладиться зрелищем.
Бой в пшенице был ожесточенным. Воздух оглашали крики дерущихся и звон сабель. Много лошадей, потерявших всадников, скакали в сторону от павших хозяев. Синие побеждали. Зеленые сражались до последнего человека, никто из них не побежал. Когда последний враг пал, предводитель синих отрубил голову вражеского командира и поднял его на пике.
Джайхар тронул поводья, все интересное закончилось.
— Два сипахия землю не поделили, — объяснил он, — Это так мелкая стычка, вот в прошлом году Хамди разгневался на бейлер-бея соседней провинции — десять тысяч всадников в битве сошлись. Я тридцать — пятьдесят врагов срубил, все сипахии, часть их земель мне перешла.
В лесу рядом с полем раздавался стук топоров, раяты работали, не обращая внимания на стычку, господ, спорящих за власть над ними.
— Нас спасает их раздробленность, — признался Гийому Луис, — Если бы они объединились, вместо того, чтобы сражаться с друг другом, то Камоэнс бы не устоял.
По пути в Токат — Обитель Верных — путешественникам встречались не только алькасарские деревни. Они не раз проезжали через селенья других народов: задаров, тогов, ламачей и еще доброго десятка других племен.
— Неверные, — всякий раз просто объяснял Джайхар, — Мудрый султан мешает подвластные народы, разбрасывая их по своим владениям.
В таких селениях — легко узнаваемых по отсутствию каменного дома Вечного Пламени — алькасары вели себя как хозяева, брали у жителей все, что хотели и не платили за еду и фураж.
«Неверные» раяты жили гораздо хуже коренных алькасаров. Налоги с них помимо султана и жрецов Пламени брали еще и собственные властители. Последние одевались и вооружались с не меньшей пышностью, чем алькасары. Султан призывал их с дружинами в случае войны в свое войско.
Чем ближе конвой подбирался к Такату, тем больше становилось воинов на дорогах.
— Обрати внимание, — указывал Луису маг, — Воинов самого султана почти не видно. Все дружинники беев и сипахиев, каждый землевладелец со своим отрядом.
— Здесь слишком много воинов в отношении к крестьянами, — соотнес де Кордова увиденное в поездке.
— Обычаи алькасаров обрекают их на воинственность. Мужчине разрешено иметь сколько угодно жен. Обычно у воина их две-три, больше накладно, зато наложниц бывает по десять, за них выкуп гораздо меньше. Много детей. Женщины работают по хозяйству, а сыновья все так же становятся воинами.
Доспехи здесь не дорогие. Кони тоже. В результате — огромная армия, которая всегда воюет. Воюет с Камоэнсом, с Тронто, с кочевниками южной пустыни. Подавляет мятежи подвластных народов. Если бы не внешние войны алькасары давно бы поубивали друг друга.
Наконец, после долгого пути вдалеке показались башни Токата — города Неугасимого Огня — сердца Алькасара. Высокие стройные белые башни то появлялись, то исчезали в туманной думке, затянувшей горизонт.
Джайхар надеялся войти в городские ворота к ужину. Ближе к обеду показались богатые селенья пригорода, обеспечивающие столицу Султаната продуктами. Скорость продвижение замедлилась. Дорогу загромождали бесчисленные обозы, везущие продукты, ткани всех цветов и материалов, оружие, глиняную и фарфоровую посуду, кофе, пряности, припасы для городских ремесленников, дань сипахиям, проживающим в городе.
Джайхар ругался, грозил, бил плетью, но освободить дорогу удавалось не всегда. Чем ближе они приближались к городу, тем больше видели мастерских, специально вынесенных за его стены: ручных сукновален, кузниц, кожевенных и прочих. Шум и гомон стоял такой, что уши закладывало.
Близость большого города так же явственно доказывала крепкая вонь — смесь всех запахов человеческой деятельности. Токат встретил их огромными воротами, придирчивыми стражами и стаями нищих, промышляющих воровством у приезжих. На узких улочках кипела жизнь. Луис, не переставая вертел головой. Токат не зря имел славу одного из крупнейших и красивейших городов мира.
Блеск и красота в нем, как и в любом большом городе, мирно соседствовали с грязью и убожеством. Огромные дома-лавки уживались рядом с десятками уличных торговцев. Кварталы дворцов с садами и храмами, обнесенные стенами, сменялись целыми районами, населенными проститутками, нищими, ворами и грабителями.
Гийом был привычен к лишениям, ему доводилось есть сырых крыс, но все же морщился, видя, как готовят пищу уличные повара. О чистоте алькасары не задумывались, о канализации и не слышали.
