— Гийом — я помню, как вы помогли нам отбить алькасаров пять лет назад. Луис — ваш отец не верит в вашу смерть. Он через купцов ведет переговоры с султанатом, ища похожего пленника.
— И как нашел? — радостно улыбнулся поэт.
— Представьте, да. Ему обещали вернуть вас, но потребовали выкуп вперед.
Магистр распрощался с ними, а через ору и вовсе забыл о важных гостях. Гийом не хотел, чтобы весть о нем раньше него дошла до Мендоры.
Два всадника, спешащих по королевскому делу, загоняли лошадей в бешенной скачке, меняя их на постоялых дворах. Всадникам никто не осмеливался перечить, выданные магистром грамоты открывали любые двери и отбивали желание задавать лишние вопросы.
Они мчались, оставляя за спиной плодородные поля, засаженные пшеницей, наливающейся спелостью, льном и хлопком; виноградники и сады; пруды с карпами и форелями. Проносились мимо уютных деревень с черепичными и дощатыми крышами, небольших сельских замков и огромных поместий, тихих городков и шумных провинциальных центров с ярмарками и гуляньями.
При их виде всем становилось не по себе. Работающие крестьяне вздрагивали и целовали нательные знаки часов; гордые кабальеро хмурились, крутили усы и проверяли оружие. Служители церкви обращались к небу с молитвой.
Слишком уж ярко запечатлелись горести и лишения в глазах всадников. Выделялись они посреди общего спокойствия, словно вестники дурных дней.
В столицу они прибыли этим утром. Гийом поспешил к себе в особняк. Зашел через черный вход.
— Приветствую вас, каасил. Я рад видеть вас, — невозмутимый Майал, как и прочие паасины, ждал его все это время, хотя оплаты за последние полгода не получал, — Ваше имущество в целостности и сохранности. Люди министра финансов — Мачадо — пытались конфисковать его. Но мы их отогнали.
— Стрелами? — маг, едва державшийся на ногах, нашел в себе силы улыбнуться.
— Нет. Хватило плетей. Какие будут указания, каасил?
— Ванну, — выдохнул Гийом.
Личные покои членов королевской семьи находились в одном крыле дворца. Апартаменты Ангелы находились этажом выше. Гвардейцы личной охраны, стоявшие у каждой двери, внешне сохраняли невозмутимость, но провожали взглядами чародея, вернувшегося из небытия.
Гийом толкнул знакомую дверь.
— Кто вы? Принцесса не хочет никого видеть! — Кармен Феррейра преградила ему дорогу.
— Это всего лишь я, — улыбнулся маг, крепко обнял ее и поднял на руки, — Как же я по вам всем соскучился.
— Гийом! — возмутилась шепотом фрейлина, когда он опустил ее на пол, — Мерзавец, девочка места себе не находит, а вы шляетесь черт знает где!
Он виновато пожал плечами. Кармен рассмеялась и чмокнула его в щеку.
— Такое счастье видеть вас. Признаюсь, мы с Бласом уже и не надеялись. Все, ступайте к принцессе! — скомандовала она.
Парадную от спальни отделяли две комнаты, переступив через порог второй Гийом прислушался. Оба голоса и женский, и мужской были ему прекрасно знакомы.
— Как вы, Ангела? — Гонсало де Агиляр искренне переживал за любимую принцессу.
— Так же, как и вчера. Вы каждый день навещаете меня и спрашиваете, о моем самочувствии, — тихо отвечала Ангела.
Маг с болью уловил в ее голосе признаки нездоровья. За окном было начало лета, а принцесса лежала в постели.
— Я беспокоюсь за вас, — отвечал молодой чародей.
— Мне приятна ваша забота, но не назойливость. Не стоит ходить ко мне столь часто.
— Не могу. Я люблю вас. Ангела, поэтому даже царапина на вашем нежном пальчике для меня трагедия. Как же мне относиться к грудной хвори? — горячо отвечал Гонсало.
— Любите? — Гийом расслышал легкий, не обидный смех, — Меня нельзя любить. Я обещана далцийскому наследнику, едва выздоровею — меня увезут в Далат.
— Сердце мое разрывается при мысли об этом!
— Слова, они лишь сотрясают воздух. Вы бессильны что-либо изменить, Гонсало, как и я. Но даже если бы помолвка расстроилась, мы все равно не пара.
— Мой род не менее древний, чем ваш, принцесса!
— Вы не поняли меня, — Ангела опять рассмеялась, — Я говорю о том, что не люблю вас, Гонсало де Агиляр. Вы мне друг, не больше.
— Вы убиваете меня…
— Убивает обреченность или нож врага. Я говорю правду. Оставайтесь другом моим, или уйдите прочь навсегда.
— Я друг ваш, Ангела, — вздохнул молодой чародей, нелегко дались ему эти слова.
Гийом решил, что дальше ждать бессмысленно. Они уже объяснились. Он с силой распахнул дверь.
— Добрый день, принцесса!
— Ги! — Ангела, лежавшая под легким покрывалом, вскочила и села. На ней было простое белое платье без всяких изысков длиною до щиколоток.
— Это я, принцесса. Я вернулся, — маг подошел к ложу, отодвинув остолбеневшего Гонсало.
— Я верила. Верила, что ты жив, — от радости Ангела забыла об условностях и осторожности.
— Знаю, — Гийом присел на стульчик около кровати, взял ее руку и поцеловал.
Он едва успел, принцесса чуть не кинулась ему на шею, Гонсало от такого лишился бы сознания.
— Как ты? — Ангела заметила все: и усталость в глазах, и новые морщинки на лбу, и культю растущего мизинца.
— Отлично, — честно ответил маг, — Полон сил и крепок душой.
В комнату заглянула Кармен.
— Гонсало, вы не поможете мне? — я уронила комод, чуть не убилась.
Молодой чародей заскрипел зубами, но отправился вслед за ней. Он понимал, что предлог выдуман, и сходил с ума от зависти и ревности. Гонсало — человек в сущности добрый — был совсем не рад возвращению бывшего наставника.
Кармен закрыла за ним дверь и подмигнула влюбленным. Гийом сгреб Ангелу в объятия и впился в ее сочные нежные губки.
— Ги, — простонала она, — что ты со мной делаешь…
— Как же по тебе соскучился! Сколько я тебя не видел… — прошептал он.
— Ты вернулся Ги. Я знала, что ты вернешься.
— Я же обещал, — он нашел в себе силы отпустить Ангелу.
— Меня выдают замуж. Отправляют в проклятую Далацию. Я не хочу покидать дом. Король не умолим. Спаси меня, Ги!
— Я не дам тебя в обиду, — маг взял ее за плечи и взглянул прямо в глаза, — Обещаю. Слово. Клянусь. Веришь?
Он не мог оторвать жадный взор от ее милого лица, что снилось все эти месяцы. Ангела — истинный смысл его жизни. Та, ради которой, стоит возвращаться, та с которой счастье рядом, вне зависимости от места. Ангела — символ дома. Подлинного дома — тепла, что тянет.
— Верю. Не оставляй меня больше одну. Хорошо? — Ангела в своем простом удобном платье казалась такой беззащитной и ранимой, ее хриплое неровное дыхание ранило сильней орехонских копий и алькасарских сабель.
