– Больно. Обещаем, что будет еще больней. Поддайся. Попроси о милости. Это ради твоего же блага. Ты должен следовать дальше по кругу.
Каспар дышал отрывисто, коротко. Донесся человеческий голос, грубый по сравнению с мелодичными речами лесничих:
– Не слушай их. Это все ложь.
Этот несчастный слишком ослабел, чтобы сопротивляться. Его тащили к огню, и ноги – костяные клешни с содранной кожей – скребли по каменному полу.
Каспар принялся ругать лесничих, а те уже затягивали винты опять. Но на этот раз он не стал биться, а лишь откинул голову и повторял: «Торра-Альта! Торра-Альта!»… Боевой клич его предков. Он был бельбидийским дворянином, более того наследником самого баронства Торра-Альта, он не мог посрамить гордой крови героев, что текла в его жилах. «Торра-Альта!» – кричал Каспар вновь и вновь. И гнев, вытесняя страх, давал силы.
По голени потекла кровь. Каспар изгнал из сознания мысли о ломающейся кости и вместо того стал думать о сотнях душ, благородно отдавших свои жизни за великую крепость во время ваалаканской войны. «Торра-Альта!» кричал он в их честь, укрывшись в стальных палатах в глубине разума, куда не могла проникнуть боль. «Торра-Альта!» это было все, что он мог сделать ради Брид, все, чем мог показать свою способность вытерпеть пытку.
Боль отступила. Каспар глядел на свою ногу и повторял, что это что-то отдельное от него самого.
Но Брид так и не увидела, как он отважен. Лесничий увел ее прочь, а Талоркан остался на галерее, довольно глядя вниз. Он подал знак палачам, и те опять ослабили винты.
Ногу Каспара вытащили из тисков и рывком подняли юношу так, что кровь плеснула лесничим на сапоги. «Торра-Альта! – вновь яростно воскликнул он. – Торра-Альта!»
И с дальнего конца темницы ему ответили, будто эхом.
Сквозь клубы дыма Каспару удалось разглядеть того, кто откликнулся. Голову человека охватывал железный венец, и на глазах у Каспара в рот ему забили кляп. Два винта упирались несчастному в глаза. Крик, вырвавшийся из сдавленного горла, наполнил Каспара ужасом. Его потащили прочь, в коридор, куда выходили двери камер. Талоркан долго смотрел ему вслед.
Дверца распахнулась, лязгнув прутьями решетки по камню, и Каспар увидел человека, велевшего ему не касаться еды. Тут же его швырнули внутрь.
Ноги бешено ныли. Камера была круглая, тесная, в середину ее бил призрачный луч солнца. Дверца захлопнулась, и Каспар остался наедине со своей болью и с человеком в котте.
Тот осмотрел его с ног до головы и, поняв, что Каспару больно, лишь кивнул ему. Хорошо, что не заговорил. Почему-то получалось так, что страх пыточной комнаты казался не таким настоящим, если о нем молчать. И человек, похоже, это понимал.
– Вы ведь не ели? – хрипло спросил он.
– Чего не ел? – Каспар, все еще тяжело дыша, опустился на твердый пол.
– Пищу, что подавали на пиру.
Каспар ответил не сразу. Ему хотелось плакать. На конец, обернув кровоточащую голень полосой ткани, оторванной от рубахи, он осмелился взглянуть на незнакомца.
У того оказалось открытое, честное лицо. Кожа бледная, волосы прямые и густые, напоминающие цветом сушеную гвоздику. Карие глаза были обычными для жителей Бельбидии, только смотрели печально и устало, будто человек нес какое-то тяжкое бремя.
– Нет, – сказал Каспар, и голос его чуть дрожал. – Нет, не ел.
– Хорошо.
– Там что, все отравлено? – Воспоминания о чудесной пище вытеснили даже боль. – Мне надо поесть, а не то скоро умру от голода.
– Здесь не умирают, – улыбнулся человек. – Мы ведь все и так уже мертвые. Поначалу есть хочется ужасно, но от голода не слабеешь.
Каспар собирался спросить еще о чем-то, однако тут дверца распахнулась, и в проеме показалось сочувственное лицо Сайлле с грустными золотыми глазами. Она протянула юноше полоску бледной коры и ушла, сказав лишь:
– Мне жаль.
– Съешьте, – посоветовал человек. – Это не опасно. Исцеляет все раны, полученные в Ри-Эрриш, – кроме той, от которой ты погиб. Правда, стальные старейшины позволяют Сайлле раздавать лекарство лишь затем, чтобы потом лесничие могли причинять нам новую боль.
Каспар сразу узнал лечебную кору ивы, но удивился насколько более сильно ее действие здесь, в Иномирье. Вскоре боль в ноге перестала его беспокоить. Он осторожно поднялся, обнаружил, что вполне может стоять, и принялся мерить шагами камеру, думая о Брид. Каждый раз, проходя мимо зарешеченной двери, он останавливался и ударял по прутьям. Было почти темно, только из отверстия высоко над головой падал неяркий солнечный свет, а в коридоре горели факелы, расчерчивая камеру причудливым узором. Каспар начинал чувствовать боязнь замкнутого пространства.
– Сядьте вы, сир, – попросил его спустя некоторое время человек. – Сидеть, правда, не на чем, только на полу, но все равно постарайтесь успокоиться.
– Да как я могу успокоиться? Мне нужно найти Брид и забрать ее домой.
– Сир, сядьте. Вам тут еще долго быть. И не кричите, а то ушам больно. Рано или поздно вы научитесь сдерживать свои чувства, а волноваться можно и сидя.
– Не, не сяду! – отрезал Каспар. – Как ты можешь здесь сидеть без дела?
– За четыреста лет привыкнешь.
Каспар замер и уставился на незнакомца. На вид ему нельзя было дать больше сорока. Руки у него были обветренные, а на пальцах мозоли, как от тетивы лука.
– Что ты городишь?
Человек пожал плечами, не заботясь, верят ему или нет, что совершенно разозлило Каспара. Он продолжил ходить взад и вперед и даже ускорил шаг, но второй пленник больше не говорил ни слова. Наконец Каспар сел и подергал его за рукав.
– Ну? Собираешься мне объяснить, что тут творится?
– Если не успокоитесь – сойдете с ума, – грустно улыбнулся тот. – Что вам непонятно?
Каспар не хотел говорить о пыточной, полной горящей плоти и человеческих мучений. Не доверял своему голосу: вдруг сорвется на плач?
– Это они делают, чтобы вы отказались от жизни, – медленно и мягко стал объяснять пленник. – Здесь, в Иномирье, души сталкиваются со своей жизнью, очищаются и следуют дальше. Здесь надо попрощаться со своей жизнью, прежде чем начнется другая. Но иногда люди, например, мы с вами, не хотят. Тогда лесничие силой заставляют нас отказаться. Конечно, кое-кто покрепче других.
– Я не могу отказаться от жизни! – выдохнул Каспар. – Мне надо назад.
– Да, и мне тоже. Только я еще не придумал, как вернуться. Но вернусь непременно.
– Как тебя зовут? – спросил Каспар.
– Какая здесь разница? Разве у потерянной души может быть имя?
– Ну, хорошо, как мне тебя называть?
