– По-вашему, все итальянцы черны, как сажа? –
надменно возвышаясь над своим животом, обратилась к ней Памела. Она
чувствовала, куда клонит певичка – при беременной жене уволочь на ночку
мальчика.
– Ну вот уже и цвет волос, цвет кожи, примитивнейший
расизм, – уныло проговорил Антон. Он был удручен внезапной злобной
вспышкой Маета Фа. – Друзья, – сказал он, – мы ссоримся по
пустякам, а на самом-то деле думаем об одном – придут ли красные?
– Не сомневайтесь, придут – сказал кто-то с дальнего
конца стола.
Сказано это было по-русски, но Антону показалось, что с
советской интонацией, да-да, определенно, кто-то советский высказался. В конце
стола на углу бочком сидел маленький, заросший бороденкой по глаза молодой
человек в солдатской рубашке, расшитой лилиями, мода советских хиппи.
– Вы, кажется, из России? – спросил Антон.
– Сейчас из России, – загадочно ответил малыш.
Антон повернулся к друзьям и продолжил свою мысль. –
Придут или не придут красные, долг крымской молодежи – продолжать процесс
формирования новой нации. Надо перенести семя яки через поколение. Нужно
организовать многонациональные земледельческие коммуны, работать над языком,
над новой культурой… – Говоря это, он чувствовал на себе усмешливый взгляд
малыша. Резко повернул голову – так и есть: смеется. – Какого черта вы смеетесь?
– Хотел бы я посмотреть на ваши многонациональные
коммуны в Крымской АССР, – сказал малыш. – У вас никто до конца не
понимает большевизма. Даже вы, яки, противники воссоединения. Даже вы, ребята,
не понимаете, что вас очень быстро тут всех раскассируют…
– Кто вы такой? Вы из Москвы? – спросили малыша.
– Неделю как оттуда, – ответил он.
– Турист? Однако туризм прекращен сразу после призыва
Думы. Еврейский эмигрант? Они сюда не едут…
– Я просто беглец, – скромно сказал малыш: За
столом расхохотались – нашел куда бежать!
– Мне все равно, куда бежать, – пояснил
малыш. – Я могу убежать откуда угодно и куда угодно.
– Новый Гудини, – сказал Антон.
– Между прочим, что-то в этом роде, – очень
просто, без всякой амбиции сказал малыш. – Мое имя Бенджамин Иванов, или
Бен-Иван, как зовут меня друзья. Я эзотерический человек. С каждым годом
обнаруживаю в себе все новые и новые признаки свободы. Вы можете спросить,
Тони, у вашего отца. Прошлым летом мы пересекли с ним вместе советско-финскую
границу. Мне удалось тогда «вырубить» целую заставу, на солидном расстоянии
спутать показания локатора.
– Так это были вы? – поразился Антон.
– К вашим услугам, – поклонился Бен-Иван, встал,
подошел к перилам веранды клуба «Набоков», и вдруг исчез в подступающих
вплотную к веранде ветвях платана.
Антон тряхнул головой. Бен-Иван уже снова сидел за столом и
ободряюще ему улыбался.
Заира приблизила к уху Антона мягкие темные губы. Может
быть, потанцуем, секси-бой?
– Секси-бой потанцует со мной, – сердито сказала
Памела, неизвестно каким образом услышавшая эту даже и не произнесенную
фразу. – А вы, детка, – обратилась она вполне, впрочем, миролюбиво к
Заире, – были бы очень любезны, если бы спели еще раз «Сентиментальное
путешествие».
Заира была покладистой бабой и тут же опять отправилась к
эстраде. По дороге она подцепила вновь прибывшего эзотерического человека. Тот
оказался к тому же с тромбоном и очень профессионально солировал поочередно с
Заирой и улыбался ей вполне по-свойски и даже иногда притрагивался своим
твердым передком к ее пружинистому задку. Все танцевали на веранде и все
улыбались друг другу. Антон прижимал к себе огромный живот жены и ему казалось,
что сердцебиение плода совпадает с его собственным пульсом. Он видел вокруг
лица друзей, несостоявшуюся новую нацию Острова Крым, такие красивые яки – хей,
челло, где вы еще найдете такую красивую молодежь? Все танцевали под мелодию
четвертьвековой давности и все улыбались. Сладкое облачко марихуаны витало над
верандой. В небе растворялось закатное золото, и висел для красоты рой
безобидной майской мошкары. За хрустальным стеклом виден был внутренний зал
ресторана «Набоков», еще недавно там чуть ли не каждый вечер проходили приемы в
честь очередного заезжего эмигранта. Теперь элегантная публика передвигалась с
бокальчиками мартини вполне бессмысленно. Кое-где были видны хохочущие рты,
кое-где насупленные брови пророков, кривые рты пьянчуг, подержанные дамочки
проносили высоко поднятые и на всякий случай чуть-чуть оскорбленные подбородки,
а с дубовых панелей взирали на толпу портреты Тургенева, Мережковского, Бунина,
Ахматовой, Бродского, Вознесенского, Ахмадулиной и множества других. «Писатели
– верные помощники партии», – вспомнил Антон поразивший его лозунг в
московском клубе ЦДЛ. Сейчас все казалось призрачным, все подернуто дымкой.
Слабый привычный наркотик на этот раз будто бы отодвинул куда-то вглубь весь
клуб «Набоков» и веранду с танцующей молодежью и придал всему какой-то смутный
не-смысл. Впрочем, ощущение это было мимолетным, оно пропало так же, как и
появилось – внезапно, и в это время поворот танца открыл перед ним прореху в
шеренге платанов и в прорехе той – огромное золотое небо крымской ночи,
панораму Симфи с его кубами, шпилями, шарами, квадратами и уступами, россыпь
огней на фоне золотого неба и торчащий прямо посредине карандаш «Курьера».
Верхний его конец сверкал ярким светом, будто маяк. Там был в этот момент его
отец. Он поддерживал там уже бессмысленный огонь; маяк в ослепительной золотой
ночи, где все было видно и ясно далеко вперед.
Вторжение началось именно в эту ночь, но по традиции
все-таки в темноте: одна заря еще не успела сменить другую, и в этих коротких
сумерках налетел на Симфи свист бесчисленных турбин.
Председатель совета СОСа, издатель и редактор «Русского
Курьера» Андрей Лучников, услышав этот свист, понял: свершилось.
Он выключил весь свет в башне, и «одноклассники» увидели с
большой высоты своего небоскреба бесчисленные огни над Симфи. Это кружили в
ожидании очереди на посадку гигантские десантные «антей».
Ти-Ви-Миг, как всегда, оказался на месте. На экране «ящика»
уже можно было видеть пасть десантной рыбины, откуда один за другим выезжали
набитые «голубыми беретами» джипы. Передача, правда, почему-то внезапно
прервалась, когда несколько «голубых беретов» побежали прямо на камеру, на ходу
поднимая приклады.
– Ну вот видите, – спокойно сказал
Беклемишев. – Они снова обманули. Они не могут не врать.
– Кто они? – закричал Лучников. – Я не с
солдафонами разговаривал! Я с Госпланом разговаривал! С КОМИКОНОМ и с
Госпланом. Они вполне могли и не знать, что готовится.
