Третьего дня в башне «Курьера», а затем и в
правительственном квартале начались радостные события. Москва прервала
трехмесячное зловещее молчание, на связь с Лучниковым стали выходить видные
деятели Госплана, а затем и Совета Экономической Взаимопомощи. Есть, дескать,
мнение, что пришла пора начать координацию экономики. Лучников, ликуя,
переадресовывал московских товарищей к соответствующим симферопольским
правительственным, коммерческим, финансовым органам. Из всего этого следовало,
как решили «одноклассники», что в Москве торжествуют «Прагматики», что там
решено объединение провести поэтапно, тактично и уж во всяком случае без
вторжения, ведь в самом деле, что же за нелепость – вторжение в страну,
добровольно присоединившуюся. Не Прибалтика ведь.
Итак, все стало поворачиваться, казалось бы, в благоприятную
сторону, за исключением, впрочем, череды золотых закатов над всей территорией
Острова, этого золотого и слегка зеленоватого свечения, которое вселяло
почему-то все большую тревогу и заставляло «одноклассников» торчать по ночам в
башне «Курьера» и мешало почему-то им разлучаться.
Замигал индикатор видеофона. На экране появился полковник
Чернок. На голове у него был шлемофон. Он говорил очень тихо, но вполне внятно:
– Со всех сторон к берегам подходят десантные суда, на
пляжи высаживаются танковые колонны, в бухты – морская пехота, применяются
судна на воздушной подушке. Аэропорт Симфи наводнен «антеями». Радарные системы
оповещают о приближающемся соединении истребительной авиации. Предполагаю, что
речь идет о блокаде наших баз.
– Саша, для чего им блокировать наши базы? –
вскричал Мешков. – Разве они не понимают, что это их базы?
Лучников положил руку на плечо дрожащему Мешкову, сказал
Черноку:
– Попробуй напрямую запросить Генштаб о причинах
вторжения.
– Это не вторжение, – улыбнулся Чернок.
– Что же?! – вскричал потерявший весь свой юмор
Сабашников.
– Включи московский канал TV, – сказал Чернок.
Фофанов повернул ручку телевизора на московский канал.
Там в этот глухой час вместо цветной сетки сидел скуластый
диктор Арбенин в диком пиджаке и умиротворяющим монотонным голосом читал
какое-то сообщение ТАСС. Судя по тону, сообщение было средней важности, более
серьезное, чем сводка ЦСУ, но, конечно, не столь существенное, как речь
товарища Капитонова на собрании по поводу вручения ордена Октябрьской Революции
городу Кинешме.
– Как известно… (хотя, казалось бы, откуда известно,
если ничего по этому поводу населению не сообщалось)… широкие слои населения
исконной российской территории (нет-нет, никакой Государственный Думы, ее вовсе
не существует)… Восточного Средиземноморья… (даже в таком сообщении не
употребить заколдованного слова «Крым», это уж слишком)… обратились к
Верховному Совету Союза Советских Социалистических Республик с просьбой о
включении в состав одной из союзных республик… (опять лжица, опять подляночка –
не так ведь обратились, не так звучала просьба…). Вчера на заседании Президиума
Верховного Совета СССР просьба эта была в принципе удовлетворена. Теперь она подлежит
утверждению на очередной сессии Верховного Совета.
В ознаменование воссоединения народов Восточного
Средиземноморья с нашим великим социалистическим содружеством Комитет
физкультуры и спорта при Совете Министров СССР совместно с Министерством обороны
СССР и ДОСААФ решили провести в секторе Черного моря военно-спортивный праздник
под общим названием «Весна». Проведение праздника назначено на… (вчерашнее
число мая). Репортажи о ходе праздника будут периодически транслироваться по
Второй программе Центрального Телевидения.
– Достаточно, – сказал со своего экрана
Чернок. – Выключайте.
Члены совета увидели, как дежурный офицер протянул Черноку
радиограмму. Полковник снова улыбнулся, на этот раз слегка саркастически.
– Американцы любезно сообщают, что из Одессы к нашим
берегам вышла эскадра во главе с авианосцем «Киев», а из Новороссийска эскадра
во главе с авианосцем «Минск»…
– Наши данные подтверждаются, – вставил
невозмутимый Востоков.
– Пока, ребята, – сказал Чернок. – Я
поднимаюсь на вертолете. Насколько понимаю, я уже не командующий. Позволю себе
просто удовлетворить любопытство. Мне интересно, как это у них поставлено.
Видеофон погас, и почти в тот же миг все увидели
приближающийся к башне «Курьера» большой зеленый вертолет с советскими
опознавательными знаками. Он завис в непосредственной близости от стеклянных
стен лучниковского шалаша. В открытых его дверях столпились, внимательно
вглядываясь в рефлектирующие стекла, десантники.
– Это по нашу душу, Востоков? – спросил Лучников
осваговца.
Тот молчал.
– Где Сергеев? Когда нас должны взять? – спросил
Лучников. Востоков молчал.
На вертолете зажегся мощный прожектор. Через мгновение луч
его уперся в наконечник башни «Курьера» и ослепил всех. Несколько мгновений они
чувствовали себя козявками под микроскопом, как вдруг сверху донеслась
автоматная очередь и все увидели на одном из уровней вигвама Кристину Парслей с
оружием в руках. Вертолет немедленно погасил огни и стал удаляться.
– Вы, что же, Андрей, собираетесь защищаться? – с
кривой улыбкой спросил Востоков. – Наподобие Сальвадоре Альенде?
– Брось оружие! – злобно крикнул Лучников
Кристине. Та немедленно выполнила приказ.
– Как ты смела стрелять?
Она села на пол и уткнула голову в колени.
– Что же прикажете делать? – спросил всех
Сабашников.-Его нельзя было узнать, трудно было предположить, что он и в этот
момент играет. – Как дубчековской компании сидеть и ждать особистов?
Наступила долгая пауза, которую в конце концов прервал
Лучников.
– Петяша прав, – сказал он. – Пусть хоть
потрудятся товарищи. Пусть поищут. А мы пока покатаемся по своей земле на
прощание.
Все молча встали.
Через несколько минут из подземного гаража «Курьера» без
особой спешки, с сохранением полного достоинства стали разъезжаться машины
«одноклассников» – «руссо-балт» Мешкова, «бмв» Беклемишева, «мерседес»
Фофанова, «ягуар» Сабашникова, машины Нулина, Каретникова, Деникина… и,
наконец, знаменитый «питер-турбо» лидера национальной идеи Лучникова.
– В следующий раз встретимся, должно быть, в Потьме на
стекольном заводе, – сказал на прощание Сабаша, и тут уж все-таки не
удержался, изобразил «декабриста», а потом, чуть не заплакав,
рассмеялся. – Странная связь со стеклом…
