Подхваченный восторгом, Лучников спрыгнул с табуретки.
– Пойду поучу их вежливости, – легко сказал он и
зашагал к нише.
Пока шел под звуки «Голубой серенады», заметил, что
симферопольские интеллектуалы смотрят па него во все глаза.
Подойдя, Лучников взял руку одного нз дядек и сжал. Рука
оказалась на удивление слабой. Должно быть, от неожиданности: у такого
мордоворота не может быть столь слабая рука. Лучников валял эту руку, чуть ли
не сгибал ее.
– В чем дело, Антоша? – спросит он сына. –
Что это за люди?
– Черт их знает, – пробормотал растерянно Антон.
Как растерялся, так, небось, по-русски заговорил. – Подошли к нам, сели и
говорят – вы отсюда не выйдете. Что им надо от нас – не знаю.
– Сейчас узнаем, сейчас узнаем, – Лучников крутил
слабую толстую руку, а другой своей свободной рукой взялся расстегивать пиджак
на животе незнакомца. В старые времена такой прием повергал противника и
панику.
Между тем к нише подходили любопытные, и среди них
симфи-пипл, те, что его знали. С порога за этой сценой наблюдал дежурный
городовой. Кажется, Фаддеич с ним перемигивался.
Четверо были все мужики за сорок, и говорили на яки с
уклоном в татарщину, как обычно изъяснялись на Острове турки, работающие в
«Арабат-ойл-компани».
– Гив май хэнд, ага, – попросил Лучникова
пленник. – Кадерлер вери мач, пжалста, Лучников-ага.
Лучников отпустил руку и дал им всем выйти из ниши, одному,
другому, третьему, а на четвертого показал сыну.
– Поинтересуйся, Антон, откуда джентльменам известно
наше имя.
Мальчик быстро пошел за четвертым и в середине зала
мгновенным и мощным приемом каратэ зажал его. Лучников пришел в восторг. Этот
прием был как бы жестом дружбы со стороны Антона: несколько лет назад они
вместе брали уроки каратэ.
– Откуда ты знаешь моего отца? – спросил Антон.
– Ти Ви… яки бой… Ти Ви… юк мэскель… кадерлер… маярта…
сори мач… – кряхтел четвертый.
– Он тебя на телевизии видел, – как бы перевел
Антон. – Извиняется.
– Отпусти его, – сказал Лучников.
Он хлопнул сына по плечу, тот ткнул его локтем в живот, а
Памела, хохоча, шлепнула обоих мужчин по задам. Четверо мигом улетучились из
«Калипсо». Городовой, засунув руки за пояс с мощным кольтом, вышел вслед за
ними. Симфи-пипл аплодировал. Сцена получилась, как в вестерне. Молодым огнем
сияли глаза Фаддеича.
Они выпили шампанского. Памела с интересом посматривала на Лучникова,
должно быть, прикидывая, была ли у него Кристина и что из этого вышло.
«Очевидно, возможен был и другой вариант», – решил Лучников. Антон
рассказывал Фаддеичу разные истории о каратэ, как ему пригодилось его искусство
в разных экзотических местах мира. Фаддеич серьезно и уважительно кивал.
Когда они втроем вышли на улицу, обнаружилось, что три
колеса дедушкиного «лендровера» пропороты ножом. «Неужели СВРП занимается
такими мелкими пакостями? – подумал Лучников. – Может быть, сам
Иг-Игнатьев? На него это похоже».
К ним медленно, все та же шерифская кинематофафическая
походочка, подходил городовой. Рядом кучкой брели присмиревшие четверо
злоумышленников.
– Видели, офицер? – Лучников показал городовому на
«лендровер».
– Эй, вы, – позвал Городовой четверых. –
Расскажите господам, что вы знаете.
Четверо сбивчиво, но с готовностью стали рассказывать.
Оказалось, что они попросту шли в «Калипсо» повеселиться, когда к ним подошел
какой-то ага, предложил 200 тичей… 200 тичей? Вот именно – двести… и попросил
попугать «щенка Лучникова». Ну, настроение было хорошее, ну вот и согласились
сдуру. Оказалось, что этот ага все время сидел в «Калипсо» и за всей этой
историей наблюдал, а потом выскочил перед ними на улицу, проткнул даггером шины
у «лендровера», сел в свою машину и укатил. Ярко-желтый, ага, сори мина, старый
«форд», кандерлер.
– А какой он был, тот ага? – спросил
Лучников. – Вот такой? – и попытался изобразить Игнатьева-Игнатьева,
как бы оскалиться, расслюнявиться, выкатиться мордой вперед в ступо-розном
взгляде.
– Си! Си! – с восторгом закричали они. – Так,
ага!
– Вы знаете того? – спросил городовой Лучникова.
– Да нет, – махнул рукой Лучников. – Это я
просто так. Должно быть, псих какой-нибудь. Забудьте об этом, офицер.
– Псих – это самое опасное, – наставительно
проговорил городовой. – Нам здесь психи не нужны. У нас тут множество
туристов, есть и советские товарищи.
Тут на груди у него забормотал и запульсировал уоки-токи, и
он стал передавать в микрофон приметы «психа», а Лучников, Антон и Памела зашли
за угол, где и обнаружили красный «турбо» в полной сохранности.
– Можете взять мой кар, ребята, – сказал
Лучников. – А я тут немного поброжу в одиночестве.
– Да как же ты, па… – проговорил Антон.
Памела молчала, чудно, спокойно улыбаясь, прижавшись щекой к
его плечу. Лучников подумал: вполне сносная жена для Антошки. Вот бы
поженились, гады.
– У меня сегодня ночь ностальгии, – сказал
он. – Хочу побродить по Коктебелю. Да ты не бойся, я вооружен до
зубов. – Он хлопнул себя по карману «сафари», где и в самом деле лежала
«беретта».
Медленно растворялось очарование ночи, малярийный приступ
молодости постепенно проходил. Гнусноватое выздоровление. Ноги обретали их
собственную тяжесть. Лучников шел по Коктебелю и почти ничего здесь не узнавал,
кроме пейзажа. Тоже, конечно, не малое дело – пейзаж.
Вот все перекаты этих гор, под луной и под солнцем,
соприкосновение с морем, скалы и крутые лбы, на одном из которых у камня
Волошина трепещет маслина, – все это столь отчетливо указывает нам на
вездесущее присутствие Души.
