Они были действительно похожи, одногодки из одной замкнутой
элиты врэвакуантов, один пошире в кости, другой постройнее, один военный
летчик, другой писака и политик.
– Ты мешал мне читать газеты в своей «Ротонде», –
сказал Лучников.
– А ты мне не давал пить кофе в своем «Доме», –
сказал Чернок.
– «Дом» лучше, – сказал Лучников.
– А у меня костюм лучше, – сказал Чернок.
– Убил, – сказал Лучников.
– Не лезь, – сказал Чернок.
За диалогом этим, естественно, стояла Третья Симферопольская
Мужская Гимназия Имени Императора Александра Второго Освободителя.
Им принесли пива.
– Читал последние новости из Симфи? – спросил
Лучников.
– Яки?
– Да. По последнему поллу их популярность поднялась на
три пункта. Сейчас она еще выше. Идея новой нации заразительна, как открытие
Нового Света. Мой Антошка за один день на Острове стал яки-националистом. Зимой
– выборы в Думу. Если мы сейчас не начнем предвыборную борьбу, России нам не
видеть никогда.
– Согласен, – полковник был немногословен.
Они стали обсуждать план быстрого создания массовой партии.
Сторонников Общей Судьбы на Острове множество во всех слоях населения. К
исторически близкому воссоединению с великой родиной призывают десятки газет во
главе с могущественным «Курьером». Нет сомнения, что когда возникнет СОС – вот
такая предлагается аббревиатура. Союз Общей Судьбы, звучит магнитно, ей-ей, в
этом слове уже залог успеха, – итак, когда возникнет СОС, другие партии
поредеют. Нужно как можно скорее объявлять новую партию, и делать это с
открытым забралом. Да какая уж там секретность! Если даже муллы за автономию в
границах СССР, секретность – вздор. Военным разрешено будет примыкать к СОСу?
Прости, но в этом случае мы не можем считать СОС политической партией. Что ж,
можно и не считать его политической партией, но в выборах участвовать. Прости,
нет ли в этом демагогии? Пожалуй, в этом есть демагогия именно в советском духе
или в «тиле наших мастодонтов: мы за разрядку, но при нарастании идейной
борьбы; мы не государство, но самостоятельны; мы не партия, но в выборах
участвуем… Нет, демагогия нам не годится. Наша хитрость – отсутствие хитрости.
Мы… Кто это все-таки мы?
Старина, это пустой вопрос. Сейчас речь идет о спасении, не
о спасении Крыма, как ты понимаешь… Чтобы участвовать в кровообращении России,
надо стать ее частью. Ну, хорошо, давай о практическом.
Они еще некоторое время говорили о «практическом», а потом
замолчали, потому что за стеклом террасы остановились две девки.
Две монпарнасские халды, в снобских. линялых туниках, с
нечесаными волосами, с диковатым гримом на лицах. Пожалуй, даже хорошенькие,
если отмыть. Чернок и Лучников посмотрели друг на друга и усмехнулись. Девчонки
прижались к стеклу в вопросительных извивах – ну как, мол, поладим? Лучников
показал на часы – увы, дескать, времени нет, ужасно, мол, жаль, мадемуазель, но
мы не принадлежим себе, такова жизнь. Девчонки тогда засмеялись, послали
воздушные поцелуи и бодренько куда-то зашагали. У одной из них был скрипичный
футляр под мышкой.
– Вчера я познакомился с прелестной женщиной, –
мягко заговорил Чернок. Он почему-то культивировал мягчайший старомодный стиль
в обращении с женщинами, что, впрочем, не мешало ему распутничать
напропалую. – Она была восхищена тем, что я русский, – «Ом совэтик!»
– и ужасно разочарована, когда узнала, что я из Крыма. – «Значит, вы,
месье, не русский, а кримьен?» Мне пришлось долго убеждать ее, что я не
сливочный. Многие уже забыли, что Крым – часть России…
– Что твои «миражи»? – спросил Лучников.
Полковник сидел в Париже уже целый месяц, ведя переговоры о
поставках модели знаменитого истребителя-бомбардировщика для крымских «форсиз».
– На днях подпишем контракт. Они продают нам полсотни
штук. – Чернок рассмеялся. – Полный вздор! К чему нам «миражи»?
Во-первых, наши «сикоры» ничуть не хуже, а потом пора уже переучиваться на
«миги»… – он вдруг заглянул Лучникову в глаза. – Мне иногда бывает
интересно, нужны ли им такие летчики… как я.
Лучников раздраженно отвел глаза.
– Ты же знаешь, Саша, какой там мрак и туман, –
заговорил он через минуту. – Иногда мне кажется, что ОНИ ТАМ сами не
знают, чего хотят. НАМ важно знать, чего МЫ хотим. Я хочу быть русским, и я
готов даже к тому, что нас депортируют в Сибирь…
– Конечно, – сказал Чернок. – Обратного хода
нет.
Лучников посмотрел на часы. Пора было уже рулить к Пляс де
Фонтенуа.
– Задержись на три минуты, Андрей, – вдруг сказал
Чернок каким-то новым тоном. – Есть еще один вопрос к тебе. -
Бульвар Монпарнас чуть-чуть поплыл в глазах Лучникова,
слегка зарябил, запестрел длинными, словно струи дождя, прорехами: что-то
особенное было в голосе Чернока, что-то касающееся лично Лучникова, а такой
прицел событий лично на него, вне Движения, стал в последнее время слегка
заклинивать Лучникова в его пазах, в которых еще недавно катался он столь
гладко.
– Послушай, Андрей, одно твое слово, и я переменю тему…
так вот, не кажется ли тебе… – мягко, словно с больным или с женщиной, говорил
полковник и вдруг закончил, будто очертя голову, – что ты нуждаешься в
охране?
«Вот он о чем, – подумал Лучников. – О покушении.
Вернее, об угрозе покушения. Вернее, о намеках на угрозу покушения. Странно,
что я совсем забыл об этом. Должно быть, Танька вымела эту пакость из моей
головы. Как это постыдно – быть обретенным, вызывать в людях осторожную
жалость. Впрочем, Чернок ведь солдат, он дрался под Синопом, а каждый солдат
всегда основательно обречен…»
– Понимаешь ли, – продолжал после некоторой паузы
Чернок, – в моем распоряжении есть специальная команда…
Они будут деликатно за тобой присматривать, и ты будешь в
полной безопасности. Какого черта давать «Волчьей сотне» право на отстрел
лучших людей Острова? Ну что ты молчишь? Не ставь меня в идиотское положение!
Лучников сжал кулак и слегка постучал им по челюсти Чернока.
– Снимаем тему, Саша.
– Сняли, – тут же сказал тогда полковник и
поднялся.
