– Прости, Андрей, это не хитрость, но лишь свойства
характера. Я просто-напросто сдержанный человек, может быть, даже и тяжелодум.
Конечно же, я думаю о СОСе. Если молчу, это вовсе не значит, что мне это не
интересно, не важно. Однако, ты уж прости меня, Андрей, еще более важным для
меня – в свете будущего, конечно, – кажутся сомнения полковника Чернока.
Тут настала очередь Лучникова показывать аналогичные
«свойства характера», то есть попытаться скрыть изумление, более того,
некоторое даже ошеломление, попытаться вынырнуть из того состояния, которое в
боксе именуется словечком «поплыл». Марлен же Михайлович очень мягко, явно давая
возможность собеседнику скоординироваться, пересказывал между тем вчерашнюю их
беседу с Черноком в кафе «Селект» на бульваре Монпарнас.
– Понимаешь ли, Андрей, мы знаем полковника Чернока как
самоотверженного русского патриота, знаем, что он предан ИОСу не менее тебя
самого, но вот ведь и он сомневается относительно перемены «миражей» на «миги»,
задает вопрос: понадобятся ли Союзу в будущем такие летчики, как он, а, стало
быть, мы можем только себе представить, сколько вопросов подобного рода,
сколько сомнений в душах тысяч и тысяч островитян, не столь цельных, нс столь
идейных, как Александр Чернок.
Лучников налил себе коньяку. Рука, поднимавшая бокал, еще
слегка дрожала, но опустилась она на стол уже твердо – выплыл.
– Big Brother watches you everywhere, doesn't he?
[2]
– усмехнулся он, глядя прямо в глаза Кузенкову.
В глазах куратора плавала улыбка уже не снисходительная, но
по-прежнему мягкая, полная добра. Марлен Михайлович развел руками.
– Теперь ты можешь понять, какое значение здесь придают
вашим идеям.
Лучников встал и подошел к окну. Уже начинало смеркаться.
Силуэты братских трудящихся размывались на фоне крыш. Внизу над парфюмерным
магазином, над «Российскими винами» и «Подарками» зажглись неоновые цветочки,
некие завитушки в народном стиле. Со вкусом здесь по-прежнему было все в
порядке.
– Значит, присматриваете? – тихо спросил он
Кузенкова. – Подслушиваете? Попугиваете?
– Последнего не понял, – с неожиданной быстротой
сказал Кузенков.
Лучников глянул через плечо. Кузенков стоял возле мерцающего
телевизора, по которому катилась многоцветная мультипликация и откуда доносился
детский писк.
– Разве не ваши ребята бабахнули? – усмехнулся
Лучников.
– Был выстрел? – Марлен Кузенков преобразился,
просто сжатая пружина.
– Два, – весело сказал Лучников, – В оба
уха. – Он показал руками. – Туда и сюда. По твоей реакции вижу, что
ты не в курсе.
– Немедленно наведу справки, – сказал
Кузенков. – Однако почти на сто процентов уверен… если, конечно… ты сам…
своим поведением…
– Сволочь, – любезно сказал Лучников. –
Сволочь пайковая. Ты полагаешь, что я должен быть паинькой, когда за мной ходят
по пятам ваши псы?!
– Ну знаешь!! – вскричал Кузенков. – Как же
можно так передергивать! Я имел в виду, что некоторые лица просто могли выйти
из-под контроля, нарушить предписание… если это так, они понесут
ответственность! Неужели ты не понимаешь, что… ну, впрочем, прости, я не все
могу сказать… я уверен, что это «волчесотенцы» стреляли…
В номере «люкс» гостиницы «Интурист» воцарилось на некоторое
время молчание. Лучников прошел в спальню, отщелкнул крышку «кофра» и достал
подарки для всей кузенковской фамилии: «покит-мемо» для Марлена, часы «устрица»
для Веры Павловны, кашмировые свитера для ребят. Пластинки для Дима Шебеко он
решил передать лично в руки передовому музыканту, ибо это был уже другой мир,
другая Москва, это был ЗДОРОВЫЙ мир. Так и подумалось – здоровый.
Он вышел в гостиную и положил перед Марленом Михайловичем
подарки.
– Ради Бога, прости, Марлен, сорвался. В любом случае я
знаю, что ты, лично ты, мой друг. Вот… я привез… кое-что тебе, Вере и
ребятишкам. Неплохие вещи. Во всяком случае, таких нет здесь, – он не
удержался от улыбки, – даже в сотой секции ГУМа.
– Какая трогательная осведомленность в деталях нашего
снабжения, – сказал Кузенков.
Впервые за все время их знакомства Лучников видел Кузенкова
оскорбленным. «Сволочь пайковая», «сотая секция» – должно быть, это были удары
по незащищенным местам прогрессивного деятеля, нечто вроде тех оглушающих
выстрелов в Париже. Легкая контузия.
– Во всяком случае спасибо. Вещи чудесные, подарки в
твоем силе, элегантно и дорого, подарки богача из высокоразвитого общества.
Завтра Вера ждет тебя к обеду. Угостим своим спецснабжением. Утром к тебе
приедет переводчик или переводчица, с ней или с ним ты сможешь обсудить свою
программу. Тебе, как всегда, будет оказано максимальное благоприятствование,
сейчас особенно, – тут промелькнула капелька ядку-с. – Машина в твоем
полном распоряжении. Сейчас я должен идти.
Говорил все это Марлен Михайлович спокойно и, как казалось
Лучникову, слегка печально, надевал по ходу дела плащ и шляпу, укладывал в
атташе-кейс подарки. Протянул руку. В глазах ум и печаль. Увы, как мала
отдельная личность перед неумолимыми законами истории.
– У меня есть несколько пожеланий, Марлен, –
сказал Лучников, приняв кузенковскую руку. – Если уж я такая персона
грата… Во-первых, мне не нужен переводчик, переводчица же у меня здесь уже
есть. Танька Лунина отлично переведет мне все, что нужно. Во-вторых, машина с
шофером мне тоже не нужна, воспользуюсь услугами фирмы «Авис», дерзостно
проникшей уже и в нашу, – он нажал на «нашу», – столицу. В-третьих, я
хотел бы совершить путешествие по маршруту Пенза – Тамбов – Саратов – Казань –
Омск – БАМ, причем путешествие без сопровождающих лиц. Прошу этот вопрос
про-вен-ти-ли-ровать, – еще один нажим. – И, в-четвертых, прошу тебя
не удивляться и отнестись к этому вполне серьезно: я хотел бы вместе с тобой
посетить вашу масонскую ложу.
Они посмотрели друг другу в глаза и весело расхохотались.
Кажется, все недомолвки, намеки и подъебки были тут же забыты.
– Я тебя правильно понял? – сказал сквозь смех
Кузенков. – Ты имеешь в виду…
– Да-да, – кивнул Лучников. – Финскую баню.
Мне это необходимо. Не могу быть в стороне. Банный период социмперии. Рим. Декаданс.
Ты понимаешь?
– Браво, Андрей! – Кузенков хлопнул его по
плечу. – Все-таки я тобой восхищаюсь. Второго такого иностранца я нс
встречал.
