– Возьмите меня с собой, ребята, – попросил
Лучников. – Мне нужно смыться от ГБ.
– Возьмем Луча с собой, чуваки? – спросил Дим
Шебеко.
– Конечно, возьмем, – сказали все и заулыбались
Лучникову.
– Постараемся вас спрятать, господин Лучников.
– А чего они от тебя хотят? – спросил Дим Шебеко.
– Да ничего особенного, – пожал плечами
Лучников. – Окружают заботой. Хотят все знать. А я хочу без них поездить
по своей родной стране. Мне интересно знать, как живет моя родная страна. Что
я, не русский?
– Луч – настоящий русский, – пояснил Дим Шебеко
своим новичкам. – Он – редактор русской газеты в Симфи.
– Во кайф! – восхитились совсем юные
новички. – Говорят, там у вас на Острове сплошной кайф, это правда?
– Частично, – сказал Лучников.
Нежнейшая свежайшая девушка поцеловала его в губы и усы.
– Это как понимать? – спросил Лучников.
– Это как понимать, Галка? – поднял брови Дим
Шебеко.
– По национальному признаку, – несколько туманно
пояснила девушка.
– А разве это возможно – убежать от ГБ? – спросил
какой-то мальчик с кожаной лентой па лбу. – Мне кажется, это просто
невозможно.
– Ха-ха-ха! – вскричал Дим Шебеко. – По этому
поводу все справки у нашего тромбониста Бен-Ивана. Сколько раз ты пересекал
государственную границу, Бен-Иван?
Все посмотрели на маленького темного волосатика в солдатской
рубашке, который на краешке стола тихо ел кусочек черного хлеба.
– Два раза, – тихо сказал Бен-Иван. – Пока
два раза. Осенью, может быть, в третий раз отправлюсь.
– Вы шутите, Бен-Иван? – спросил Лучников.
– Нет-нет, не шучу, – сказал Бен-Иван. – У
меня есть друзья в среде венгерских контрабандистов, и я вместе с ними
пересекаю государственную границу в Карпатах.
Бенджамен Иванов родился в 1952 году, в разгар травли
«безродных космополитов». Странные люди, его родители, как раз в ответ на эту
кампанию и вписали ему в метрику английское имя.
Тихо и ненавязчиво Бен-Иван объяснил собравшимся, что
государственную границу СССР пересечь трудно, но возможно. Он с венграми уже
дважды бывал в Мюнхене, те по своим коммерческим делам, а он из любопытства.
Этой осенью, после гастролей, он, между прочим, собирается в Стокгольм.
Знакомый швед прилетит за ним в Карелию на маленьком самолете…
– Да ведь радары же, локаторы! – сказал Лучников.
– Часто ломаются, – сказал Бен-Иван. –
Конечно, могут и сбить, но этот швед уже летал сюда раза три, вывозил
диссидентов. Здесь нужна склонность к риску и… – он совсем уже как-то весь
съежился. – Ну и, конечно, некоторый опыт эзотерического характера.
– Эзотерического? – спросил Лучников. – Ушам
своим не верю…
Бен-Иван пожал плечами. Чаепитие тут прекратилось, и все
стали вытаскивать аппаратуру.
В Староконюшенном переулке возле канадского посольства
музыкантов ждал огромный «икарус» Ковровского мотоциклетного завода.
– Все здесь? – спросил Дим Шебеко. –
Брассекшн на месте? Галка, пересядь-ка подальше от Луча. Ну, поехали.
В мощных фарах «икаруса» неслась через лес узкая асфальтовая
полоса. На обочинах пережидали ночь огромные рефрижераторы и грузовики дальнего
следования.
Ребята все уже спали, развалившись в креслах. Лучников и Дим
Шебеко сидели сзади и беседовали.
– Я все забываю тебя спросить, – сказал
Лучников. – В прошлом году ты случайно не познакомился с моим сыном
Антоном?
Дим Шебеко хлопнул себя по лбу.
– Ба! Да это как раз то, о чем я тебя, Луч, забываю
спросить. Как дела у твоего Тошки?
– Значит, познакомились?
– Две недели шлялись вместе. Он тут такой кайф поймал,
твой парень, на исторической родине.
– Л мне сказал, что Москва – блевотина.
– Это мы ему сказали, что Москва – блевотина.
– Вот теперь понимаю, – усмехнулся Лучников.
– Я его на саксофоне учил играть, – сказал Дим
Шебеко. – У парня есть врожденный свищ.
– Твои уроки ему пригодились, – Лучников стал рассказывать
Диму Шебеко об уличных музыкантах в Париже и о пересадке на Шатле, где его сын
как раз и «сшибал куски», использовал московские уроки.
– Ох, как клево, – шептал Дим Шебеко, слушал,
словно мальчишка, и улыбался никогда не виденному им Парижу. – Как же там
у вас клево, в большом мире, и как у нас херово… – он задумался па миг и
тряхнул головой. – И все-таки ни за что не отвалю. Мне тут недавно
«штатники» гарантировали место в Синдикате музыкантов, но я не отвалю и ребятам
отваливать не посоветую.
– Почему? – спросил Лучников.
– Потому что русская молодежь должна в России
лабать, – убежденно сказал Дим Шебеко и добавил с некоторым ожесточением.
– Пусть oни отсюда отваливают.
– Кто?
– Все эти стукачи вонючие! – Дим Шебеко слегка
оскалился.
– Слушай, Дим Шебеко, а у тебя в оркестре, как ты
полагаешь, кто стучит?
– Никто. У нас нет!
– Но ведь это же невозможно.
– Невозможно, ты думаешь?
– Абсолютно невозможно. У тебя здесь двадцать человек,
и это просто исключено. У тебя здесь наверняка несколько стукачей.
Дим Шебеко задумался, потом закрыл глаза ладонью, потом
убрал ладонь. Глаза его были изумленными.
– А, пожалуй, ты прав. Луч. Ведь это действительно
невозможно. В таком коллективе без стукача? Нет, это невозможно. Фу – даже не
по себе стало. Кто-нибудь из нас, конечно же, стукач.
– Может быть, тот, что в Мюнхен ходит? Как его?
Бен-Иван?
– Бен? Да ты рехнулся, Луч? Впрочем, почему бы нет?
– А Галя? Которая так сладко целуется?
– Галка? Да я же с ней сплю иногда. Это человек очень
искренний в сексе.
– Вот такие-то девочки… – продолжал Лучников свою
жестокую игру.
– Ну, конечно. – Глаза Дима Шебеко
сузились. – Она почти наверняка стукачка.
