Таня чувствовала, что дурацкая пьянка и драка с Супом стала
– кризисным моментом в их отношениях с Андреем. Раньше-то он летел за тысячи
километров ради единственного пистончика, теперь вот пропал. Пропал в России, в
Москве, исчез совсем, как будто ее и не существует. Что с ним происходит?
Неужели он эту безобразию сцену принял всерьез? Раньше он ей все прощал, считал
ее московской хулиганкой, любил ее и все прощал. А теперь, видите ли,
рассердился. Подумаешь, накирялась, с кем этого не бывает. А сам-то, между
прочим, хорош! Можно представить, сколько баб проходит сквозь его волосатые
рыжие лапы.
Только один раз за все время он позвонил ей в Москву.
Слышимость была отвратительная. Она еле узнала его голос. Откуда ты, спросила и
тут же испугалась. Вопрос был вроде бы самый естественный, по в новом своем качестве
Татьяна поймала себя на позорном – выпытываю. Из Рязани, ответил Андрей,
солжениценские места. Какие места? не расслышала Татьяна. Солженицынские,
повторил Андрей. Какие, какие? На этот раз Таня расслышала, но не поняла. Она,
честно говоря, и думать-то забыла о Солженицыне после его высылки, если и
думала о нем раньше. Довольно дурацкий получился разговор. Суп сидел за
кухонным столом и вроде бы ничего не слышал, не обращал внимания, вдумчиво ел
крохотную порцию творога: после драматической сцены в первом отделе взялся
почему-то за диету, за тренировки, стал сбрасывать вес. Я сейчас в Рязани, а
потом буду в Казани, а потом в Березани. Из-за отвратительной слышимости
угадать его настроение было трудно, голос, кажется, звучал весело. Когда мы
увидимся, спросила Татьяна. Монеты кончаются, закричал Андрей. Когда увидимся?
Боюсь, что не скоро, донеслось до нее. Андрей, перестань дурака валять,
закричала она. Приезжай немедленно. Какая тебе еще Казань-Березань! Я видеть
тебя хочу! Я со-ску-чи-лась! Соскучилась! Что? Монетки кончаются! Пока! Когда
ты будешь в Москве? Боюсь, что не скоро. Я на Остров возвращаюсь. Когда ты
летишь? Когда в Москве? Не скоро. Монетки кон… Хотя она и понимала, что
произошло разъединение, она еще минуту или больше говорила о том, что
соскучилась, и в голосе ее явно звучало, что соскучилась физически, это к тому
же и некоторый был вызов Супу, который после сделки у особиста пальцем к ней нс
притронулся. Когда же, наконец, она повесила трубку и обернулась, увидела Супа
сквозь две открытые двери с плащом через плечо и с тяжеленной сумкой «Адидас» в
правой руке. Ты-то куда, отвратительным усталым голосом спросила вдогонку. В
Цахкадзор, был ответ, и Суп пропал надолго.
Сергеев сообщением о дурацком телефонном разговоре был
потрясен и возмущен. Потрясение ему как профессионалу удалось скрыть, а вот
возмущение прорвалось наружу. Несерьезно, глупо ведет себя Андрей Арсениевич.
Что это за дурацкие кошки-мышки? Неужели он не понимает, что каждый его шаг…
Таня смотрела прямо в лицо Сергееву и неприятно улыбалась. Наверное, он не
понимает, наверное, не догадывается, что вы знаете каждый его шаг. Такой
наивный. Да-да, он всегда был наивным. Он, наверное, полностью убежден, что вы
его потеряли, товарищ Сергеев. Западный человек, что поделаешь, ко всему
относится несерьезно, недооценивает наши органы.
Оставшись одна, Таня стала заниматься детьми снаряжать их в
пионерлагерь, выбросила из головы своих мужиков и даже новую эту тягостную
связь с сергеевским сектором как бы забыла.
И вдруг начался внезапный дикий шухер. Сергеев приехал к ней
прямо домой и выложил на стол новенький загранпаспорт, командировочное
удостоверение от «Комитета советских женщин» и пачку «белых» рублей, которая ей
в тот момент даже показалась довольно внушительной. Немедленно отправляйтесь.
Да куда же? Сейчас скажу – закачаетесь: в Ялту! С кем? Одна
поедете, мы вам вполне доверяем. А что мне там делать? Шпионить за кем-нибудь?
Я все равно не умею… Засыплюсь! Странный вы человек, Татьяна, ведь мы же с вами
оговорили вашу задачу. Вашу вполне благородную и простую задачу – быть с
Лучниковым, с вашим возлюбленным, вот и все. Да почему же мне с ним здесь
сначала не встретиться? Он ведь здесь? Это не ваше дело. Сергеев заметно
рассердился. Не ваше дело, где он сейчас. Ваше дело сейчас – отправиться в
Ялту, поселиться в гостинице «Васильевский Остров» и каждый день звонить Андрею
Арсениевичу в «Курьер», в пентхауз его дурацкий и в поместье его отца
«Каховку». Когда встретите его, немедленно дайте нам знать. Да почему же?…
начала очередной вопрос Таня, но была тут грубо оборвана: вам что, в Ялту нс
хочется попасть? Хочется, хочется, и мысленно даже закричала, словно
девчонка, – в Ялту, одна, туалеты прекрасные и деньги по высшему тарифу!
Мгновенный подъем настроения. Ура! Ну, вот и результат всех наших дурацких
«ура», мадам: одиночество и дикая злость, злость па Андрея, который пропал,
будто ее и нс существует…
По набережной к платанам подъехали два красно-бело-синих
фургона с вращающимися на крышах фонарями тревоги. Из них выскочили и построились
в две шеренги городовые в белых шлемах с прозрачными щитами и длинными белыми
же дубинками. Оставшееся от старой России слово «городовой» (хрестоматийное
представление Тани – пузатый, толстомордый обормот в сапожищах вроде их
участкового) очень мало подходило к крымской полиции в ее синих рубашках с
короткими рукавами, все как один – американские шерифы из вестернов.
За полицейскими машинами тут же возник открытый «лендровер»
с вездесущей прессой. Длиннофокусная оптика нацелилась на полицейские шеренги и
на набережную, где происходило какое-то необычное движение толпы. Несколько
фотографов спрыгнули с «лендровера» и побежали между столиками кафе, непрерывно
щелкая затворами. Один из них вдруг заметил двух сухопарых стариков, сидящих
неподалеку от Тани, и нагло, лихорадочно стал их в упор снимать, пока старик в
джинсовой рубашке не надел па нос темные очки, а второй нс надвинул на сизый
нос песочного цвета «федору» с цветной лентой. Вдруг прекратилось обслуживание.
Официанты собрались толпой па оркестровой эстраде, выкинули какой-то флаг,
ярко-зеленый, с очертаниями Острова и с надписью «ЯКИ», лозунг на непонятном
языке и запели что-то непонятное, но веселое. Они прихлопывали в ладоши,
приплясывали и смеялись, трое или четверо трубили в трубы. Голые девочки аплодировали
им и кружились, вокруг эстрады.
Подъехали фургоны Ти-Ви-Мига, «мгновенного телевидения»,
серебристые с фирменной эмблемой: крылатый глаз. Шеренги городовых, прикрывшись
щитами, пошли в медленное наступление. Толпа на Татарах уже кипела в хаотическом
движении. Бухнули подряд три взрыва. Поднялся в вечернее небо клубящийся пар
загоревшегося бензина.
Таня встала на стул и уцепилась рукой за край зонта. Она
увидена, что на набережной бушует массовая драка и различила, что дерутся друг
с другом три молодежных банды: парии в майках, похожих на флаг, выкинутый
официантами, парни в майках с серпом-молотом на груди и парни в престраннейших
одеяниях, то ли кимоно, то ли черкесках с газырями и с волчьими хвостами за
спиной. Драка явно была нешуточная: мелькали бейсбольные биты, пролетали
бутылки с горючей смесью, «молотовский коктейль»…
