– Они были белыми, – возразил Марлен Михайлович, в
душе ужасаясь неосведомленности «вождя». – Их деды были белыми, товарищ
(фамилия «Пренеприятнейшего»).
– Да ведь там все эти партии остались, – брезгливо
скривился «Пренеприятнейший», – и кадеты, и октябристы…
– В Крыму зарегистрировано свыше сорока политических
партий, среди которых есть и упомянутые, – сухо сказал Марлен Михайлович.
Дерзость его, заключавшаяся в этой сухости, видимо, поразила
«Пренеприятнейшего», он даже рот слегка приоткрыл. Впрочем, возможно, он был
потрясен распадом одного священного величественного слова на сорок
равнозвучных, но ничтожных. Кузенков заметил за стеклами «Окающего» почти не-старческое
любопытство. Явное одобрение сквозило во взгляде «Видного лица».
– Не забудьте упомянуть о Союзе Общей Судьбы, Марлен
Михайлович, – сказало оно.
– Да-да, самым важным событием в политической жизни
Острова является возникновение Союза Общей Судьбы, – сказал Марлен
Михайлович, – во главе которого стоят влиятельные лица среднего поколения
русской группы населения.
– Очень важное событие, – иронически произнес
«Пренеприятнейший» и, откинувшись в кресле, впервые обратился с вопросом,
пренебрежительным и грубым, прямо к Кузенкову. – Ну и чего они хотят, этот
ваш Союз Общей Судьбы?
– Воссоединения Крыма с Россией, – четко ответил
Марлен Михайлович.
– Наши, что ли? – криво, усмехнулся
«Пренеприятнейший». – Прогрессивные силы?
– Ни в коей мере нельзя назвать этих людей
прогрессивными силами в нашем понимании, – сказал Марлен Михайлович.
– О-хо-хо, мороки-то с этим воссоединением, –
вдруг заговорил «Окающий». – Куда нам всех этих островитян девать? Сорок
партий, да и наций, почитай, столько же… кроме коренных-то, татар-то, и наших
русаков полно, и греков, и арабов, иудеи тоже, итальянцы… охохо… даже, говорят,
англичане там есть…
– В решении подобных вопросов партия накопила большой
опыт, – высказался «Пренеприятнейший». – Многопартийность, как вы,
конечно, понимаете, это вопрос нескольких дней. С национальностями сложнее,
однако, думаю, что грекам место в Греции, итальянцам – в Италии, русским – в
России, и так далее.
Все помощники, и Марлен Михайлович, и даже «Видное лицо»
теперь чутко молчали. Разговор теперь пошел между «портретами», и нужно было
только надлежащим образом внимать.
– Высылка? – проскрипел «Окающий». – Ох,
неохота опять такими делами заниматься.
– Не высылка, а хорошо сбалансированное
переселение, – сказал «Пренеприятнейший». – Не так, как раньше. –
Он усмехнулся. – С соблюдением всех гуманистических норм. Переселение всех
пришлых нацгрупп. Коренное население, то есть крымские татары, конечно,– будут
нетронуты и образуют автономию в составе, скажем, Грузинской ССР.
– Красивая идея-то, – сказал «Окающий» и почесал
затылок. – Ох, однако, мороки-то будет! С американцами договариваться… -
– Договоримся; – надменно улыбнулся
«Пренеприятнейший». – Дело, конечно, непростое, но не следует и
переоценивать. Идеологический выигрыш от ликвидации остатков другой России
будет огромным.
– А экономический-то, – прокряхтел
«Окающий». – Сколько добра-то к нам с Острова течет – валюта, электроника…
– На идеологии мы не экономим, – сказал
«Пренеприятнейший».
– Ваши предложения, товарищ Кузенков, – вдруг
произнес «Замкнутый», отодвинул от себя полностью завершенный орнамент и поднял
на Марлена Михайловича очень спокойные и очень недобренькие глаза.
Заряд адреналинчика выплеснулся в кровь Марлена Михайловича
от этого неожиданного вопроса. На мгновение он как бы потерял ориентацию, но,
наклонив голову и сжав под столом кулаки, весь напрягшись, взял себя в руки.
«Спасибо теннису, научил собираться», – мелькнула совсем уж ненужная
мысль.
– Прежде всего, товарищи, – заговорил он, – я
хотел бы подчеркнуть, что в меру своих сил на своем посту я стараюсь воплощать
в жизнь волю партии. Любое решение, принятое партией, будет для меня
единственно правильным и единственно возможным.
Он сделал паузу.
– Иначе бы вы здесь не сидели, – усмехнулся
«Пренеприятнейший».
Какая усмешечка, подумал Марлен Михайлович, можно ли
представить себе более наглую античеловеческую усмешечку.
Все остальные молчали, реакции на «заверение в любви» со
стороны остальных как бы не было никакой, но помощник «Видного лица»
одобрительно прикрыл глаза, и Марлен Михайлович радостно осознал, что не
просчитался с этой фразой.
