Тело графа Новосильцева было отправлено во Владимирский
собор на мысе Херсонес. Там предстояло отпевание, и туда после окончания приема
собирались отправиться все «одноклассники».
Победители уже стояли рядом с врепремьером. Кубки и медали,
а также чеки денежных призов размещались на старинном инкрустированном столике.
Отовсюду свисали и торчали микрофоны. Периодически вспыхивали софиты
телевидения.
Из четырех победителей Андрей Лучников был самым старым,
самым элегантный и самым суровым. Таня стояла среди приближенных дам, смотрела
на Андрея и отворачивала глаза – ей не хотелось верить, что этот господин, сама
уверенность и решимость, и тот хныкающий, слезящийся, повизгивающий ее
истязатель – одно и то же лицо. Конец, думала она, хватит с меня. Завтра же
расплюемся. Никогда он больше ко мне не притронется. Я его не люблю. Да и любила
ли когда-нибудь? Может быть, только в ту ночь, десять лет назад, на
Качаловской, в лифте?
Она чувствовала, что все вокруг смотрят на нее. Редактор
«Курьера» и победитель «Антика-ралли» впервые представляет обществу свою новую
жену. Изредка ее касался и взгляд Лучникова-старшего, стоявшего среди
официальных лиц во второй линии. Он, очевидно, узнал в ней ту странную «финку»,
из Аэро-Симфи, но взгляд его был любезен. Он лучше своего сына в сто раз,
подумала Таня. Он никому ничего не навязывает, никаких своих идей, да, может
быть, и нет у него политических идиотских идей, быть может, единственная его
идея – это честь. Так ей подумалось впервые в жизни, да и слово «честь»,
собственно говоря, впервые в жизни она подумала, так объемно. Старое
серебряное, тускнеющее до предела, но дальше уже не тускнеющее слово. Она гордо
подняла подбородок и так стояла, замерев и не обращая ни на кого внимания, в
самой дивной своей позе, в полном блеске своей прелести, которая у нее после
половых излишеств, надо признаться, отнюдь не уменьшалась, но увеличивалась.
Лучников во время речи Кублицкого-Пиоттуха озирал
собравшихся. Он видел угрюмые лица друзей и Танино лицо, вздернутое в
непонятной ему гордыне. Что это вы так горделивы, сударыня? Какие у вас для
этого основания, плебеечка московская, любимая моя, герцогиня Гэпэу? Кажетесь
себе первой дамой бала? Увы, товарищ Лунина, вам далеко до Марго Фицджеральд,
которая час назад прилетела из Флориды, чтобы поздравить своего Билли с
несостоявшейся победой. Учитесь самопожертвованию, русская женщина, ведь вы же
здесь просто по заданию вашей авторитетной организации. Впрочем, вы меня
спасли, большое вам за это спасибо. Больше не буду на нее смотреть. Сегодня все
смотрят па меня, на нас, сегодня мы – победители.
Вдруг он увидел среди советских гостей Марлепа Кузенкова.
Вот так сюрприз! Что означает его приезд? Ведь означает же что-то, так просто у
них ничего не делается. Он встретился с ним взглядом, и они улыбнулись друг
другу.
Сюрпризы продолжались. В толпе мелькнули иронически улыбающиеся
Октопус и Витася Гангут. Ага, стало быть, махнул все же «за бугор» советский
Феллини. Надо будет с ними помириться, нельзя разбрасываться друзьями на
старости лет. Потом он увидел своего духовника отца Леонида, обрадовался и
устыдился: чуть ли не два года уже они не беседовали, не молчали вдвоем. Дух
мой слаб, ты мне нужен, отец Леонид… Почему сказано, что все волосы на голове
уже сочтены? В толпе присутствовал также какой-то особенный взгляд,
направленный на него, он не мог его поймать, но чувствовал явственно. В глубине
зала он увидел стоящего на подоконнике сына. Антон был в костюме с галстуком и
рядом с ним стояла какая-то девушка, он обнимал ее за плечи, а она просто
сверкала красотой. Взгляд, особенный взгляд, продолжал чувствоваться, и Лучников
никак не мог понять, откуда он на него направлен, пока вдруг не заметил в
дверях женщину в черном свитере с белым отложным воротничком, волосы ее были
стянуты в пучок на затылке, глаза спрятаны за дымчатым стеклом массивных очков.
Вот откуда шел к нему этот «особенный» взгляд – из-за этих дымчатых стекол. Кто
она? Он не успел сосредоточиться. Врепремьер передал ему кубок, медаль и чек,
заключенный в рамку кожаной папки.
Аплодисменты. Прикосновение мягкой щеки Кублицкого-Пиоттуха.
С кубком в руке он шагнул к микрофону.
– Милости-дарыни-и-дари, – начал он и, еле заметно
улыбнувшись, завершил обращение по-советски. – Дорогие товарищи! Я уже
говорил, что считаю подлинным победителем гонки своего погибшего друга, графа
Владимира Новосильцева. Участие ветеранов в «Антика-ралли» – это его идея. Я
всегда преклонялся перед его спортивными качествами, меня всегда восхищала его
верность идеалам нашей молодости. Это был человек чести и мечты, настоящий
русский рыцарь.
Бросить вызов гениальным гонщикам современности, таким, как
Билли Хаит и Конт Портаго, пашей островной талантливой молодежи – это был
великий риск. Однако Новосильцев предложил пойти на него для того, чтобы
граждане Острова смогли именно в этот день прочесть на бортах наших машин
аббревиатуру основанного нами нового русского политического клуба Союза Общей
Судьбы.
Я надеялся, что именно граф Новосильцев объявит о создании
нового клуба на этом торжественном акте. Этого не свершилось, и сейчас я беру
эту миссию на себя.
