Наверняка среди множества душ здесь должны найтись души торра-альтанцев! Барон с грустью вспомнил, сколько же его подданных погибло за последние несколько лет.
Первым порывом Бранвульфа было прокричать зычный боевой клич предков, призвать всех, кто ходил под знаменами торра-альтанцев, сплотиться вокруг него. Но что-то заставило его передумать. Эти несчастные более не торра-альтанцы, не овиссийцы, бельбидийцы или кеолотианцы – все они принадлежат к одному народу: народу Великой Матери.
Бранвульф происходил из древнего рода полководцев и воинов, что многие поколения владели пограничным замком. Все его великие предки сумели выстоять лишь потому, что действовали не поодиночке, а умели сплотить людей под началом одного вождя. Быть может, если собрать все страдающие души под именем Великой Матери, можно будет как-то противостоять этим песням, что лишают воли и сил?
Откинув назад голову, Бранвульф набрал в грудь побольше воздуха:
– Люди! Услышьте меня! Ко мне! Сюда! Сплотимся во имя Великой Матери!
Его звучный голос перекрыл вопли несчастных, по залу прокатился общий ропот, но тут же и угас, раздробился на тысячи отдельных криков. Каждый здесь был слишком поглощен своей бедой.
Лесничие откровенно смеялись над бароном:
– Теперь ты в Ри-Эрриш. Здесь могут править лишь те, кто наделен песенным даром. Каким бы могучим вождем ты ни был прежде, здесь ты никто и ничто.
– Нет, он не никто и ничто, – пророкотал рядом громоподобный голос.
Бранвульф в тревоге обернулся на гигантское гранитно-серое существо, из горла которого доносился раскатистый гул, похожий на звук каменной мельницы. Лесничие упорно долбили его по затылку кирками и молотками.
– Он один из нас, один из тех, кто охотно ушел бы навстречу счастью и блаженству Аннуина, когда бы вы, лесничие, не подпали под власть Гвиона, – прогудело диковинное существо.
– Кто ты такой? – спросил Бранвульф.
– Горовик, кто ж еще. Меня зовут Перрен, я имел удовольствие знать твоего сына.
Лесничие запели громче и сильнее налегли на горовика, хотя стоило им только отвлечься, он стряхивал их с себя, точно надоедливых мух.
Но Бранвульфу сейчас было не до этого чудного создания.
– Она должна быть где-то здесь, – вслух произнес барон.
– Кто? – полюбопытствовал Перрен.
– Морригвэн. Если бы я отыскал ее, уж она-то надоумила бы меня, что делать.
Одни души тащили в пыточную камеру, других выволакивали из нее. Бранвульф различал их лишь смазанным пятном, мир кругом померк, и барон очнулся уже привязанным к доске. Лесничий вонзил ему в живот добела раскаленный прут. Бранвульф закричал и забился, из последних сил пытаясь сосредоточиться на своей задаче. Этот безумец, Гвион, захватил власть в здешнем мире, надо остановить его. Стиснув зубы и сдерживая стоны, барон отчаянно пытался вызвать перед глазами облик жены, чтобы таким образом выйти из своего разума и обрести покой. Он читал, что некоторые люди переносили пытки, высвобождая разум из тела – но у него это не получалось. Огненная боль распространилась из живота в каждую клеточку тела. Он взвыл, и кричал, кричал, кричал – казалось, это длилось много часов. И вдруг внезапно пытка остановилась.
Желтоглазый лесничий улыбался барону.
– Что, больно? Все кругом будет сплошной болью, покуда ты не откажешься от последних остатков жизни!
Бранвульф готов был любой ценой купить избавление от мук. Любой – но не страданиями сына. Ради Каспара надо держаться. Если он, Бранвульф, не уничтожит Гвиона, тот уничтожит его сына. Барон улыбнулся своим палачам.
– Меня вам не сломить.
Лесничий погрузил кочергу в пламя.
– Ты человек не злой, по глазам вижу. Вот настоящих злодеев трудно сломить, ими владеет безумие, что притупляет боль. А тебя я сломлю.
Взгляд Бранвульфа был обращен на белый кончик раскаленной кочерги. Только бы лесничий ошибся! Золотоглазый мучитель уже поднес шипящее железо к животу жертвы, но тут к нему подошел второй и пробормотал ему что-то на ухо. Лесничий повел кочергой выше и остановил ее в дюйме от правого глаза Бранвульфа. Сухой жар обжигал веко. Палач ухмыльнулся.
– Пожалуй, пусть это будет глаз.
Бранвульф замотал головой из стороны в сторону, пытаясь увернуться, и тут увидел ее. С губ его слетел хриплый звук. Лесничий удивленно остановился и проследил взгляд барона.
Хотя женщина находилась в каких-то десяти футах от Бранвульфа, он не узнал бы ее: она стала гораздо прямее и выше, волосы из желтовато-серых сделались рыжими. Но окружавшая старую жрицу горделивая аура не допускала ошибки.
– Морригвэн! – во всю мочь проорал барон, пока ее протаскивали мимо.
Палач опомнился и вновь сосредоточился на своем деле. Сильные руки сжали голову барона, не давая пошевельнуться. Раскаленное железо вошло в глаз, и мысли исчезли в вихре яростной боли.
Глазное яблоко шипело и кипело, язык распух, и барон все кричал и кричал, не в силах избавиться от боли, подобной которой он прежде не мог и представить.
– Мужайся, друг, – прогремел где-то вдалеке голос Перрена, но слова эти коснулись слуха Бранвульфа лишь эхом самого слабого шепота. – Сайлле придет исцелить твои раны.
Наконец кочергу вынули из выжженного глаза. Барона куда-то поволокли за ноги. Голова его ударялась о грязные каменные плиты. Изнемогающий, обессиленный, он не мог думать ни о чем, кроме боли.
– Сайлле!
Имя застряло у него в глотке, и барон, задыхаясь, точно выброшенная на берег рыба, остался лежать в жалкой одиночной камере.
Так вот какие муки перенес Гвион – неудивительно, что свихнулся. Наконец на лоб Бранвульфу легла мягкая ладонь, и он сразу понял – рука эта не принадлежит человеку. Но это была и не жестокая хватка тюремщиков. Барон и не думал, что рука может быть такой нежной, исполненной женской ласки.
– Сайлле, – выдохнул он. – Сайлле, ты должна помочь нам.
Прекрасная женщина с шелковистыми золотыми волосами, что спадали до пояса, погладила его по лицу.
– Закон позволяет мне облегчить твои муки лишь для того, чтобы тебя пытали вновь. Это лишь передышка. Я могу исцелить и раны, от которых ты умер, если ты согласишься уйти в Аннуин.
Сайлле дала ему прохладный напиток, от которого раздирающая боль в глазу быстро улеглась, думать стало легче. Что бы такого сказать этому невероятному существу? Нельзя уйти в Аннуин, нельзя бросить Каспара. Да и потом, ему, Бранвульфу, никогда не достичь благословенного единения с Великой Матерью. По приказу Гвиона лесничие швырнут его простолюдинам, его душа погибнет навеки. А договориться с лесничим не выйдет: ему нечего предложить им взамен. Значит, остается одно: воззвать к старейшине Высокого Круга, который, как рассказывал Каспар, правит этим краем.
