Аурон в образе герсинии с глазами, видящими в ночи, неловко переступил с ноги на ногу.
Но сейчас она опять в своем уме. У него больше нет на нее влияния.
Это без разницы, Аурон. Она отведала вкус этих сил и помнит, каково это — ими владеть. Кто знает, не будет ли у нее соблазна снова принять образ дракона, править стихиями, раз она теперь это умеет? Так пал сам Мандрагор, не забывай. Ана была права. Силы Эйлии всегда были опасны для нее самой, и она не может разучиться тому, чему научилась. Что будет с нею, с нами со всеми?
Аурон не ответил, и они остались сидеть молча в густеющих сумерках.
Мандрагор расхаживал вдоль парапета замка лоанеев, и плащ развевался за ним облачной тенью. Снова судьба вмешалась в решающий момент — или он сам ошибся? Был так же слеп, как Халазар?
Он слышал, что тело бывшего бога-царя повесила разъяренная толпа — на той же виселице, где раньше был Гемала. На зимбурийских базарах ходила популярная острота: «Вознесся Халазар превыше других мужей!»
— Ты знаешь, что там говорят? — докладывал один из уцелевших гоблинов, сбежавших с Меры. — Говорят, что Дамион был воистину ангелом, как верили мохарцы. Теперь жертв не будет вообще, храм оставлен, и говорят, что Заим так и планировал с самого начала! То есть он послал одного из своих слуг-ангелов на алтарь, божественной заменой человеческой жертвы, каковых больше теперь на алтаре никогда не будет. Сам Заим все отрицает, но люди цепляются за эту легенду и еще больше любят Йомара за это. Тело Дамиона никогда не достанут: слишком там глубокий колодец. Вот и рождаются слухи, что он просто исчез, ушел в высшую плоскость. Это говорит даже Фарола, слепой жрец, который его убил.
— Убийца Дамиона сказал бы что угодно, лишь бы отвести от себя гнев толпы.
— Это не так, потому что он не изменил своих слов даже под пыткой. Фарола заявил, что после нанесения смертельного удара он услышал шум, как от сильного ветра, и тело исчезло с алтаря. И в этот момент что-то слегка за дело его по лицу, так что он взметнул руки вверх, а потом ощутил это еще раз — вроде как веер из перьев, но схватить его он не смог, так как длилось это всего мгновение. Что это было, он не знает. Люди, конечно, говорят, что это были ангельские крылья, что Дамион принял свою истинную форму и улетел на небо. А полоумный послушник твердит только, что его ослепил сильный свет, от чего он закрыл глаза и забился в угол.
— Свидетельские показания слепца и дурачка, — вздохнул Мандрагор. — Но им поверят.
И они были в чем-то правдивы. Дамион Атариэль действительно трансформировался во что-то более мощное, в такое, чему не страшно никакое оружие.
«Этот зимбурийский жрец не убил человека — он породил бога. Если с Дамионом трудно было сладить, когда он был человеком, насколько же он теперь сильнее, когда стал божеством! Он будет жить вечно в воображении толпы.
И еще воздвигнется его святилище в сердце Эйлии и будет жить, пока она не умрет. Возлюбленный идеал, ставший еще совершеннее в воспоминаниях, — это гарантия, что никогда она не полюбит никого из живущих…»
Вдруг эта мука стала невыносимой. Он сквозь Эфир попробовал дотянуться до Аны по тонкой нити, что связывала их, той нити, что всегда так его злила. Но сейчас там никого не было, нить была обрезана — на этот раз на том конце. Наконец-то Ана предоставила Мандрагора его собственной судьбе. Как она его и предупреждала, он оказался там, где прощения уже нет. Эйлия давала ему шанс избежать войны, и он оказался недостойным этого шанса. Примирения не будет уже никогда. Простить его, замешанного в гибели ее возлюбленного Дамиона? Она бы скорее его уничтожила — и сейчас она уже может это сделать. Он сам показал ей всю полноту ее силы, даже научил принимать облик дракона. И его жалость к ней — роковая его ошибка! — позволила ей выжить здесь, в его замке, и ускользнуть от него. Единственный его шанс от нее избавиться, шанс, который она ему дала, был упущен. Когда снова встретятся он и Трина Лиа, это будут две одинаковых силы, и встретятся они на дуэли, после которой выживет только один.
Ничего не видя, Мандрагор сбежал с лестницы во внутренний двор, споткнулся и растянулся на земле. Поглядел вверх, увидел созвездие Червя с его красным злобным глазом. Выхода не было. Эйлия снова под защитой своих опекунов. Снова Камень Звезд в ее руках. Если бы только существовала действительно какая-то сила, темная первобытная сила, к которой можно воззвать, добавить ее к своей…
— Зову на помощь, — шепнул он очерченному звездами контуру.
И тут же пожалел об этих словах: они будто повисли в воздухе темным дымом, отравляя воздух и обвиняя Мандрагора. Эти слова были признанием слабости, и хуже того — веры. Веры в Валдура — не давно умершего архона, а бога валеев! Неужто он до этого дошел?
Мандрагор обернулся драконом, отбросив слабость, и несколькими взмахами крыльев улетел из замка в ночь.
Его разбудил неумолимый жар солнц. Он потянулся, понял, что лежит на чем-то твердом: на камне. Вернулся, значит, в человеческий облик.
И рядом послышался чей-то голос:
— Достойный сосуд.
Он открыл глаза, заморгал, увидев человека и по грубым чертам морщинистого старого лица понял, что тот не меньше чем на половину гоблин. Мандрагор сел и увидел, что он голый. Мантия лежала на земле в нескольких шагах от него: наверное, он содрал ее с себя, когда возвращался в человеческий вид. Почему он ничего не помнит?
Он огляделся — и не мог понять, как сюда попал. Повсюду развалины, остатки какого-то древнего города еще долоанейских времен. Развалины полузасыпаны, в нескольких лигах от них дымится вулкан — виновник гибели города.
А старик все смотрел на него, улыбаясь и кивая.
— Да, подходящий экипаж для воли моего Господина. Ты знаешь, что теперь принадлежишь ему.
Мандрагор встал. Человеческие понятия стыда и скромности были от него достаточно далеки, но что-то в ликующем взгляде старика вызвало у него желание набросить мантию. Морщинистый гоблин хихикнул:
— Э нет, поздно! Что отдал, обратно не заберешь. Ты заключил сделку и должен ее выполнить.
— Не знаю, что ты лепечешь, старик, — оборвал его принц. Но по коже пробежал холодок, хотя было тепло.
Старик махнул клешнеподобной рукой в сторону большого прямоугольного камня, на котором лежал Мандрагор.
— Ты же знаешь, что это такое? Это высокий алтарь старого храма, святилища Валдура. Его почитали здесь, его и Элнемору, еще до того, как явился твой драконий род. Давным-давно на этом камне ему приносили жертвы. И ты сейчас принес в жертву себя, но жертву живую.
— Перестань молоть ерунду, — коротко бросил Мандрагор. — Мне совершенно неизвестно, что это за камень.
«Но как я оказался здесь?» — подумал он тревожно.
— Ты боишься, — заметил старик с осуждением. — Этого не нужно. С твоей жертвой к тебе пришла великая честь и великая сила.
