— Долгая история, как-нибудь на днях расскажу.
Эйлия повернулась к стеклянному аквариуму с водой, какими-то странными водными растениями и…
— О Небо! Что это такое? — воскликнула она.
Это существо было похоже на угря — серебристая лента, но по всему телу были рассеяны несколько круглых темных глаз, а головы как таковой не было видно.
— Не знаю. Я нашел это на одной планете за пределами Талмиреннии.
— Как, ты бывал за пределами Империи? — спросила Эйлия, не зная, верить или нет.
— Бывал. Ах, что только мог бы я тебе показать! Тебе, которая всю жизнь прожила на Мере да на Арайнии! Представь себе, что ты прожила жизнь в паре захолустных деревушек, ни разу носа не высунув наружу, не видя мира с его лесами, горами, океанами и городами! Есть такие вещи во вселенной, что тебе и не снились!
Она вспомнила свое детство на острове, жажду увидеть все, что можно увидеть.
— Я бы тебе показал необозримые туманности и пульсирующие звезды. Я бы взял тебя на планету, где деревья показываются из земли на рассвете, вырастают и плодоносят к полудню и умирают на закате. Или показал бы тебе мир с двумя атмосферами; одна густая от пара, покрывающего все низменности планеты, а верхний слой, куда выдаются горные пики, — прозрачен и разрежен. Некоторые из жителей этих возвышенностей плавают на летающих кораблях по Облачному морю, что разделяет их, как океан разделяет континенты. Остальные живут под серой завесой, никогда не видя жителей гор, разве что какой-нибудь корабль терпит крушение и падает вниз. А те, что живут в верхнем царстве, не могут дышать в нижнем: они там задыхаются, будто тонут в воде. И никакие легенды о верхних людях не доходят до жителей дна Облачного моря, — говорил Мандрагор. — А еще есть архоны. Они построили огромные города, руины которых еще видны на далеких-далеких мирах. Я бы тебя взял на замороженную планету, где города не из камня, но из льда, добытого в огромных ледяных полях. Разноцветные венудоровые лампы все еще горят в ледяных комнатах, и свет их пробивается через холодные стены как через матовое толстое стекло, и сами дома в ночи светятся. Есть там и ледяные замки, ледяные мосты, башни, монументы и ледяные статуи странных существ и созданий. Но и следа не осталось от их создателей.
— Аурон говорит, что в разных мирах они принимали разный облик. Его предкам они явились в виде драконов.
— Это правда. Какова их собственная, истинная форма — не знает никто. Они никогда ее не открывали, и мертвых своих они не хоронили в могилах, как люди.
— А ты что-нибудь находил такое, чтобы хоть предположить, как они выглядели? — с любопытством спросила Эйлия.
— Пока нет. Однажды на маленькой одинокой планете я нашел останки, которые могли бы принадлежать архонам: множество больших саркофагов с надписями на элейском, а внутри них — огромные скелеты, в два раза больше человеческих. Но из надписей я понял, что это просто люди, поселившиеся на планете в незапамятные времена, и у них тела увеличились постепенно из-за низкой гравитации планеты.
— Великаны! Настоящие великаны! — Эйлию вдруг пронзило желание видеть, знать. — Так ты не просто эти годы прятался, ты еще и исследовал!
Он бросил на нее острый взгляд.
— Дорогая моя принцесса, я вынужден был скрываться всю свою жизнь! Моей матери пришлось скрыться, чтобы родить меня, — из страха, что лоананы ее убьют, чтобы помешать ей.
— О нет! Они не стали бы…
— Вероятно, нет, но она этого боялась. И они бы меня у нее забрали — в этом я не сомневаюсь; нашли бы способ изолировать меня и ограничить мои силы. Некоторые из немереев Тринисии прямо хотели, чтобы меня убили. Ана не допустила этого, но и свободы у меня тоже не было.
— А потом появился Двор Андариона.
— Моего отца… — Мандрагор задумался. — Он страшился меня и ощущал свою вину за то, что любил мою покойную неоплаканную мать. Мы никогда не были близки, хотя я изо всех сил старался ему угодить: все мои великие деяния были ради него, но без результата. Я должен был называть его «сир» — как все прочие, — но так как это слово может означать и «отец», я не особенно возражал.
Мандрагор замолчал, и лицо его замкнулось, будто он сказал больше, чем собирался.
Эту историю Эйлия знала почти всю свою жизнь. И сейчас ей представлялся случай узнать больше, узнать то, чего не знали рассказчики.
— Так почему же ты пошел против него?
— Никогда я не шел против своего отца! Я действительно не знал, что со мной происходит, — меня мучили ужасные сны, и некоторые даже думали, что я схожу с ума. Но я понятия не имел, что мои настроения сказываются на погоде или на посевах. Мои лоананские силы проявились лишь много позже. А потом энергии, которые я бессознательно освобождал, стали тревожить ветер, облака и реки. Мне снились кошмары, что я дракон, что я терроризирую округу. По крайней мере я думал, что это были кошмары: я не знал, что образы, вспоминаемые мною после пробуждения, на самом деле — воспоминания, что во сне я покидал замок и становился драконом. Во мне было два существа, и дракон — это была форма, которую обретали самые глубокие мои страхи, но я не знал, что я на самом деле был бушующим чудовищем своих кошмаров. Когда мне сказали, что снившиеся мне нападения на деревни бывали на самом деле, я решил, что должен как-то установить контакт с диким разумом этого дракона.
Эйлия слушала как завороженная. Очень убедительно звучал его голос, и Эйлия не сомневалась, что он говорит правду — по крайней мере то, что сам считает правдой, — а не открытую ложь.
— Элиана узнала, что происходит, и поняла, что во мне проснулись способности матери. Когда об этом услышал Браннар Андарион, он решил, что я делаю это нарочно, — продолжал Мандрагор. — Он всегда боялся меня и был, я думаю, рад поводу обрушиться на меня — уничтожить меня наконец. После знаменитого боя в пещере с Андарионом и Ингардом я, очевидно, бессознательно превратился в дракона, когда упал в воду раненный. Дракон может задержать дыхание почти на час — этого хватило, чтобы мой отец решил, что я утонул. Когда я пришел в себя, то понял только, что лежу на берегу подземного озера и кровь хлещет из раны на шее. Она была глубокой, но не смертельной, и я побрел по подземельям в замок, только чтобы найти его опустошенным и верных мне людей — убитыми. Я кое-как добрел до покинутой больницы, где смог перевязать рану, но покидать пределы крепости боялся и несколько недель прожил один в этих заброшенных руинах. Точно как в моем зимбурийском детстве, только хуже, потому что на этот раз на меня напали те, от кого я ждал награды.
Как только у меня хватило сил, я добрался до эфирного портала — их довольно много осталось в Маурайнии, — и хотя они все были закрыты, я овладел искусством их открывать. И сбежал с Меры.
— Но ты вернулся.
— Да, через много лет. Я видел падение Лиамара и начало Темных Веков. После этого я возвращался на Меру лишь от случая к случаю, присматривать за учеными Запада — в особенности за легендами о Тринисии. Будучи драконом, я накопил груды сокровищ в других мирах и использовал их, когда мне нужны были богатства на Мере. Каждый раз, посещая планету, я принимал чуть иной облик, становился новой личностью. И тщательно следил за тем, чтобы старить себя иллюзией с течением времени.
