— От отца Дамиона по-прежнему ничего не слышно? — спросил он, вытирая лоб.
Все только покачали головами.
Приор застонал. Дамион Атариэль вырос в монастырском приюте в Маурайнии и был рукоположен в сан около года назад. Прекрасный теолог для своего возраста, искренне преданный работе миссии, но слишком часто дает приору повод волноваться.
— Если где-то случается какой-то беспорядок, — всегда ворчал он, скрывая беспокойство под маской суровости, — в одном можно быть уверенным: Дамион всегда ухитрится оказаться в самой гуще.
Очень на него похоже: пойти на последнюю прогулку по городу в последнюю минуту перед известием, что сюда идет Армада!
Приор вернулся в галерею и остановился в главном зале, моргая, пока глаза снова привыкали к полумраку. Вокруг сновали люди.
— Пришла зимбурийская галера с солдатами и жрецами, и еще идут корабли! — крикнул кто-то.
Эта новость отдалась гулом, будто в улей сунули палку. Приор Дол, подавляя в себе панику, протолкался к каанским монахам, стоящим у главных дверей. Да, сообщили они, отец Дамион вышел, и никто не видел, чтобы он вернулся.
— Мне очень жаль, — сказал один из монахов с тем же спокойным фатализмом, что и аббат, — но ничего сделать нельзя. Я понимаю, вам очень дорог этот молодой человек, и я обещаю: если мы его найдем, то вернем сюда. Но вам нужно поскорее доставить ваших людей в гавань, или не уедет никто. Приор Дол знал, что спорить бесполезно. Он повернулся, собираясь отойти, но тут снова донесся взрыв криков и восклицаний с другого конца зала. Беженцы разбегались в явной панике. «Неужто уже зимбурийцы?» — подумал приор, с тревогой вглядываясь в суматоху. Но тут он увидел одинокий силуэт, весь в лохмотьях, который, хромая, входил в двери. Лицо и руки этого человека были полностью покрыты какой-то грязью, и даже через весь зал чувствовался разящий от него мерзкий запах разложения.
Господи Боже — прокаженный! Очевидно, страх перед зимбурийцами погнал его сюда, в святилище, несмотря на его страшную болезнь. Один из монахов бросился к оборванцу и с безопасного расстояния сделал угрожающий жест. В ответ этот человек размотал повязку с головы, обнажив, как ни странно, совершенно чистое молодое лицо, обрамленное светлыми волосами. Что-то он сказал монаху, который шагнул вперед с радостно-удивленным видом, и протянул ему нечто вроде свертка грязных тряпок.
Приор Дол бросился вперед.
— Дамион Атариэль! — рявкнул он. — Во имя милосердия Небес, что это ты вздумал? И где тебя носило?
У него даже колени подкашивались от радостного облегчения.
— В городе, отец мой, — ответил Дамион.
И стал высвобождаться из своих вонючих тряпок, как насекомое, выбирающееся из куколки.
— Что за игры ты затеял? — Когда стало ясно, что Дамион цел и невредим, приор Дол мог дать волю своему гневу. — Священнослужитель Истинной Веры, переодетый прокаженным! Что означает подобное поведение? Что ты себе позволяешь?
Дамион наклонился, потирая голень. Очевидно, хромота была неподдельной.
— Я… честно говоря, я случайно ввязался в какое-то приключение, отец мой. Мне пришлось прятаться под мусорной кучей — прошу прощения за этот запах, — а чтобы вернуться сюда, пришлось переодеться в эти тряпки. С прокаженным никто не хочет связываться, поэтому…
— Что ты только что передал этому брату?
— Не знаю, отец мой.
— Не знаешь?
— У меня не было возможности посмотреть. Я только хотел помочь мальчишке, который мне это передал, хотя в результате здорово влип. Надеюсь, парень сумел удрать от зимбурийцев… Зимбурийцев!
— Армада, значит, уже здесь?
Дамион вытаращил глаза:
— Армада? Нет, это были только солдаты с галеры, что вошла в гавань. Значит, Армада идет сюда? Тогда понятно, отчего они так обнаглели.
— Я так и знал, что ты опять что-нибудь выкинешь, — пожаловался огорченный приор. — Да, флот на пути сюда, и мы уезжаем, слава Господу, так что у тебя больше не будет возможностей ввязаться в приключение.
— Брат Дамион! — позвал вернувшийся монах, который встретил Дамиона у дверей. — Аббат хотел бы переговорить с тобой в часовне как можно скорее.
— Иду немедленно, — недоумевая ответил Дамион. Почему в часовне? Он повернулся к приору: — А каанские монахи, отец мой? Они едут с нами?
— Нет, естественно! Они остаются. Все-таки это их родина.
Лицо Дамиона омрачилось:
— Отец мой, мне страшно покидать этих людей. Я полюбил этот монастырь — будто здесь мой дом. И мы ничего не пытаемся сделать, а просто бежим в Маурайнию, поджав хвост. Как пресловутая крыса с корабля.
— А я всегда считал, — сказал вполголоса приор, когда Дамион уже не мог его услышать, — что эта пресловутая крыса поступает очень и очень разумно.
Аббат Шан встретил его у дверей часовни.
— Вы посылали за мной, отец мой? — спросил Дамион.
— Да, — кивнул аббат. — Войди.
В прохладном каменном помещении тропическое солнце, проникая через цветные витражи, покрыло пол цветными пятнами. Дамион вошел — и остановился как вкопанный. В часовне был еще один человек, сидящий в резном позолоченном кресле возле мраморного алтаря. Этот человек был одет не в белую рясу западного стиля, как у монахов, а скорее как каанский святой: мантия с пестрым узором красного, золотого и шафранового, и высокий головной убор с бахромой из альц кисточек. Из-под них со светлокожего лица смотрели светло-голубые глаза.
Тот самый беспризорник.
Но сейчас не было на нем грязной тряпки в виде тюрбана. Вдоль спины висела светлая коса, а на изящном, покрытом легким шелком теле виднелись изгибы, которые раньше скрывала грязная рубаха и мешковатые штаны.
— Вы… — Дамион потерял дар речи, потом обрел его снова: — Вы девушка!
Она усмехнулась из-под своего причудливого головного убора. Лицо ее теперь было чистым, и он рассмотрел его получше. Резкие и правильные черты, не классические, но обладающие своей суровой красотой.
— А вы не догадались? — произнесла она чистым контральто. — Я одеваюсь как мальчишка только когда выхожу в город. Так безопаснее. А здесь, дома…
Он вытаращился на нее:
— Дома? То есть вы здесь живете?
— Да. Всю свою жизнь. — Девушка повернулась к аббату, взмахнув кисточками вокруг лица. — Можно мне уже уйти, отец мой?
— Да, Лорелин. Возвращайся к себе и уложи вещи. Вскоре я тебя приглашу.
Лорелин. На староэлейском это означало «Дочь Небес».
Когда девушка встала, он заметил, какая она высокая — вровень с ним. Она выплыла из часовни в шорохе шелкового платья, и аббат проводил ее задумчивым взором.
— Пути Господни непостижимы человеку, — заметил он, когда она ушла. — Много лет мы старались не давать Лорелин покидать безопасные пределы обители, но она умела перелезать через стены и прокрадываться наружу, чтобы гулять сама по себе. Девушка по-настоящему не понимает опасности, поскольку всю жизнь прожила под защитой монастыря. Когда мы предупредили ее о том риске, которому подвергается в городских трущобах существо ее пола, она просто стала переодеваться мальчиком, подбирая выброшенные тряпки из мусорных куч. Мы считали ее своевольной и трудной, а оказалось, что это был промысел Всемогущего, чтобы помешать нашим врагам. Это Он предназначил ей быть сегодня в городе и совершить то, на что не осмелился бы никто другой.
