Но здесь, ближе к берегу, воды были зеленовато-синие или бирюзовые. Над ними порхали стаи морских птиц, пересвистываясь и перекрикиваясь. Для ярких зимородков этот океан был родиной, и на его поверхности они строили большие плавающие гнезда из морской травы в спокойные весенние месяцы. На мелях море становилось прозрачным, и видно было дно из белого песка или переливы радужных красок барьерного рифа. На Арайнии буйство жизни не кончалось у берега, а продолжалось в другой форме — в виде морских лесов и фантастических садов, чьи оттенки могли поспорить с самыми яркими цветами суши: пылающее-алые, лиловые, сиреневые изящнейшие веера, что впору придворной даме, покачивающиеся в тихих течениях, рощи колонн-флейт с плюмажами, похожими на фантастические деревья или ветвистые рога оленя. Вокруг рифа плавали рыбы таких экзотических форм и оттенков, что могли соперничать с кораллами. Дальше в бухте расположились острова, сами тоже из коралла, но так обросшие растительностью, что даже следов не видно было от их основы — будто плотные холмы стеблей, корней и листьев. Они сбивались в кучку, ветви деревьев образовывали между островками галереи над узкими каналами, и дельфины резвились, прыгая под зеленой крышей.
Каждое утро мать, по приданиям, плавала в этом море, а вокруг нее резвилась морская живность. Впервые элеи увидели Эларайнию выходящей из волн, и существовали легенды, что она не просто купалась, а возникла из моря — богиня, надевшая плоть для выхода на сушу.
Эйлия ступила на мелководье. Вода была теплая, как в ванне, белый мягкий песок поддавался под усталыми ногами. Это было самое чрево матери-богини, источник всей природной жизни в этой сфере. В другой раз Эйлия нырнула бы в прозрачные сапфировые глубины, поплавать среди коралловых садов и косяков ярких рыб. Но не сегодня. Сегодня ее наполняло чувство срочного долга. Взгляд невольно поднялся к большой комете.
Битва комет все еще шла. Некоторые Крылатой Страже удалось направить к солнцу, другие полетели наперехват кометам, которыми все еще владели валеи — как могут моряки зажечь захваченный корабль и направить на другой корабль вражеского флота. Но все сбитые с курса кометы все равно надо было защищать, чтобы ими снова не завладели огнедраконы и опять не направили на Меру или Арайнию. Каждая захваченная комета означала, что меньше остается воинов защищать сами планеты, и Эйлия задумывалась, не в этом ли состоит план Валдура. Тот, кто послал кометы к внутренним мирам, проложил их курс тысячи лет назад, и эта сила не могла не знать, что у миров будут защитники. Не была ли эта небесная бомбардировка обманным маневром, отвлекающим от истинной цели противника — не уничтожить, а захватить и покорить Меру и Арайнию? И не следует ли Мандрагор теперь тому же плану, сознательно или бессознательно делая работу Валдура? Ее армия сражается за Меру, и очень мало осталось солдат, чтобы защитить ее собственный мир.
Только какая-то мощная сила, больше, чем армия или Крылатая Стража, может прийти на помощь Арайнии в случае вторжения. Призрак на Нумии говорил об Эларайнии — хотел он сказать, что мать Эйлии до сих пор жива, или он говорил о самой планете и тех непонятных чарах, что на ней обитают — которые помогли однажды Эйлии изгнать Мандрагора? Только достаточно ли сильна эта сила, чтобы отбить целое атакующее войско — но этого не узнать, пока не начнется атака.
«Враг может скоро появиться, — подумала Эйлия. — Он должен уже знать, где я. Но лучше, чтобы меня нашли здесь, чем в городе. Там народ не сможет себя защитить так хорошо, как элей».
Ей показалось, что в атмосфере ощущается какое-то напряжение, предчувствие, будто сама планета ждет, пока Эйлия что-то сделает — скажет какое-то заклинание. Такое было чувство, что если она произнесет правильные слова или совершит правильное действие, богатство жизни и красота Арайнии избегнут разрушения.
Она повернула от берега прочь, в зеленые прохладные заросли лесов, которые элеи почитали как создание — даже как проявление — своей богини. Все в них — огромные деревья, растения, животные — было для элеев священно. В этих рощах водились причудливые арайнийские звери: звездно-пятнистые пантеоны, аллокамелы, похожие на верблюдов с ослиными ушами, трогодриссы, у которых ветвистые рога растут вниз, а не вверх, аргасиллы, напоминающие антилоп, только с длинными зубастыми челюстями, борейны с занятными пластинами вроде плавников на спине и загибающимися внутрь рогами. Встречались красавцы-багвины с лошадиной гривой и хвостом, копытные леукротты с длинными барсучьими головами и острыми костными пластинами вместо зубов, энфилды, похожие на высоких изящных лис, и величественные кошки, называемые каллопусами, с качающимися рогами на голове. Были и такие звери, что не видел ни один меранец: мохнатый су, который носит детенышей на спине, расправив над ними зонтиком широкий хвост. Но самыми чудесными были все-таки гигантские ауллаи. По форме они чем-то напоминали лошадей, хотя без гривы и с более коротким хвостом, а из верхней челюсти выступали мощные клыки и хобот, ищущий еду в кронах или беспокойно принюхивающийся к запахам. Эйлия читала об этих зверях в меранских бестиариях и знала из записей путешественников (давно на Мере считаемых мифами), что ауллай настолько больше слона, насколько слон больше овцы, но впервые увидев этих зверей несколько лет назад все равно ахнула.
Но сейчас не видно было ни одной живой твари, если не считать похожей на дракона ящерицы, прилегшей на мшистом валуне. Размером она была с крокодила, и на любой другой планете наверняка представляла бы опасность. Чешуя у нее была зеленой, на спине переходящей в синюю, а на голове выступал красноватый гребень, сверкающий на солнце самоцветом. Ящерица лениво посмотрела на Эйлию, не шевельнувшись на нагретом камне.
Эйлия шла дальше — она искала спокойствия, которое навевал на элеев этот древесный храм. Мать тоже ходила здесь — или она передвигалась по деревьям? В этом лесу можно было мили пройти, не поставив ноги на землю, — так тесно переплетались сучья и лианы, образующие кровлю. Верхний уровень сучьев был отдельным миром, где птицы, ярче цветов, пели сладкими голосами, собачки-имитаторы прыгали воздушными гимнастами с дерева на дерево, цепляясь за сучья лапами, похожими на руки. Элеи добавили кое-где мосты и лестницы из пенькового волокна, платформы, похожие на охотничьи засидки, — для тех, кто собирает плоды периндеуса и прочее, что растет в кронах леса. Эйлия научилась когда-то ходить древесными путями, и хотя не пыталась подражать гимнастическим подвигам элеев и природных обитателей деревьев, оказалось, что она вполне справляется даже без изменения собственной формы. Но сейчас она с удовольствием шла под деревьями, в их прохладной ароматной тени. В дополнение к множеству плодов были еще и деревья, где росли большие клочья хлопкоподобных волокон, из которых элеи пряли нити для своих одежд. Но волшебный народ любил эти деревья не только потому, что они его кормили и одевали. Были такие растения, что круглый год цвели разноцветными цветами, и были рощи «поющих деревьев» — у них звенели, соприкасаясь при малейшем ветерке, жесткие листья, рождая тихую музыку. У других деревьев вместо зеленых листьев были алые, голубые, золотистые, лиловые, и местами тропический лес играл всем богатством осенних красок, а солнце, льющееся сквозь листву, создавало впечатление витража. Были и деревья, рождающие капли, похожие на неограненные самоцветы: шарики разноцветной смолы, застывающей на воздухе. Бывали деревья-рубины и деревья-аметисты, изумруды, бриллианты, играющие на ветвях.
