Мандрагор лежал, тяжело дыша, глаза его остекленели, руки хваталась за рану в груди. Слов Наугры он будто не слышал. Регент наклонился к раненому, почти держа на руках его голову и приговаривая злорадно и тихо:
— Сила — великая магия, которой не помешает никакое железо! Она спасет тебя, призови ее и исцелись. Ибо ты знаешь, что тебе нельзя умирать: ты — последняя надежда.
Он действительно сошел с ума, недоверчиво подумал Йомар. Если Мандрагор воспользуется темной магией, чтобы спастись, разве не отомстит он сразу после этого регенту?
Глаза принца-дракона были закрыты, дыхание стало частым и поверхностным.
Потом он медленно сел. Глаза его открылись, блеснув в неверном свете. И лицо уже не было искажено болью. А Наугра будто утратил силу, что видна была на его изборожденном морщинами лице, он сжался, увял на глазах, рухнул на пол, скорчился и побледнел. Вдруг в глазах его появился ужас, и он таращился, моргая, на нависшую над ним фигуру.
Пронзительно вскрикнула огненная птица:
— Одержим! Регент был одержим Темным, и теперь дух врага перешел от него к Мандрагору — видите?
Талира, охваченная ужасом и отчаянием от невозможности заставить себя понять, кричала на спутников, потом взлетела в туче перьев и стала бросаться им в лицо, бить крыльями, подгоняя к херувиму. Они вскочили, будто пробудившись от транса. Фалаар, осознав, что она хочет выразить, хотя не понимая причины, отступил к выходу и тоже расправил крылья, а огненная птица летала от него к ним и обратно, снова и снова, пока Дамион, Лорелин и Йомар не вскочили на спину херувима. Он подождал лишь, чтобы они уселись, и тут же развернулся и взлетел.
Принц стоял, глядя вслед бегущим друзьям Эйлии, и если бы они видели этот взгляд, то поняли бы, что никогда он не смотрел так холодно и враждебно. Неуверенность и нерешительность исчезли. Но заговорил он с регентом:
— Твоя задача выполнена. Ты был всего лишь сосудом, хотя и не знал этого, сосудом слишком слабым и непрочным, чтобы сдержать мою силу полностью. Я беру себе другой сосуд, более подходящий для хранения моей силы.
Не проявляя более признаков раны или слабости, он взял кинжал и ударил скорчившегося регента в основание шеи. Наугра дернулся и застыл.
Принц отбросил оружие в сторону, шагнул к трону, протянул руки и взял Железную Диадему.
20
Принц Теней
Эйлия была в темноте. Заполненная растущими страхами, она бесцельно блуждала по пустым безмолвным просторам, где ничего не было видно, нащупывая путь, разыскивая Мандрагора, который не отвечал на ее призывы. Она чувствовала, что кто-то или что-то следует за ней по пятам, но, оборачиваясь, никого не видела.
— Эйлия, проснись, — велел чей-то голос.
Она вынырнула из черных снов, открыла глаза и увидела, что явь подобна сну: окружающая беспросветная темнота. Мандрагор, стоящий над ней, казался лишь тенью во мраке, и со спазмом отвращения и ужаса она вспомнила, где находится.
— Ты отдохнула? — спросил он. — Там над нами зал, где стоит трон самого Валдура. Пойдем, я тебе его покажу.
Она не была уверена, что хочет увидеть этот трон, но приняла его протянутую руку и позволила поднять себя на ноги. Они миновали короткую лестницу и вышли в черный грот зала. И здесь, когда глаза привыкли, она разглядела обсидиановый трон и железную корону, выступившие из тени, и отдернулась, увидев их. Потом увидела мертвое тело Наугры на полу, завернутое в темный плащ.
— Ты его убил!
— Разумеется, — ответил Мандрагор. — Злобная тварь, которой нельзя было доверять.
Он подошел к высокому арочному окну и повел рукой, указывая на раскинувшийся внизу вид. Она подошла и встала рядом.
— Здесь был трон власти Валдура в прежние дни. Отсюда он глядел, как добывают руды и куют оружие для его смертных армий, и все подчинялось ему. Тогда создавали автоматы в виде людей, бронзовых гигантов, умеющих пускать стрелы и орудовать исполинскими мечами, — армии, против которой не мог выстоять никакой солдат, никакая доблесть. Можешь ли ты представить себе такое зрелище? И архонов в их переходных формах, не люди и не звери. Ты можешь это сама увидеть, если попытаешься: тебе больше не нужна амброзия, чтобы переноситься в будущее или в прошлое.
Она вспомнила рассказ Орендила и старые таблички в Кантиканте.
— Я не хочу этого видеть, — сказала она. — Те времена миновали, и остается лишь радоваться этому.
— Нет, их можно оживить, здесь и на других мирах. Слава моей новой империи будет даже еще ярче!
Страх, который рос в ней исподволь, вдруг вырвался и завладел разумом. В ужасе она отпрянула прочь от высокого окна, прочь от Мандрагора.
— Нет! Это говоришь не ты — не тот Мандрагор, которого я знаю. Ты хотел положить войне конец, это Валдур искушает тебя, пытается тебя захватить — сопротивляйся!
Она вздрогнула, посмотрела на огромную синюю звезду, висящую над горами и над черной пустотой.
— Это все еще его обитель, хотя он заключен в Вартаре. Здесь он может тебя достать.
Мандрагор посмотрел на нее с презрительной усмешкой.
— Глупая женщина, — бросил он. — Ты говоришь о вещах, которых тебе не понять.
Эйлия уставилась на него, а он смотрел на нее, и зрачки его расширились, и улыбка не была его улыбкой.
— Да, теперь ты знаешь. Пришло время нам встретиться лицом к лицу, Трина Лиа.
Она коснулась его разума — и ощутила ту же господствующую темноту, что и на Неморе, которую она приняла тогда за волшебство духа местного мира. Но и сама Элнемора была всего лишь рабыней и каналом для его влияния. Единый проявлял себя в Камне, а все живое или неживое было лишь частичным его выражением, но эта Сила не позволяла предметам быть самими собой: она брала их и поглощала, делала образами лишь самой себя. Синдра, Наугра, Халазар и вот теперь Мандрагор были полностью ею одержимы. Она вскрикнула, высоко и жалобно:
— Где Мандрагор? Что ты с ним сделал?
— Это создание выполнило свое назначение. Мне нужно было, чтобы он привез тебя сюда, где ты и он слабы, а я силен. Наконец-то у меня снова будет материальная форма. Когда меня ввергли в черное солнце, оно завладело лишь моей телесной оболочкой, дух мой остался здесь, в телах моих смертных регентов — слишком утлых сосудах, чтобы выдержать всю мою силу. В отличие от этого тела, сделанного мною.
Она посмотрела на черноглазого принца будто прощальным взглядом — нет, скорее горестным. Потому что перед ней была своего рода смерть.
— Нет, Мандрагор, — шепнула она.
— Дай мне Камень, — произнес он, двигаясь к ней.
— Нет.
Снова она отступила, быстро оглянувшись. Он теснил ее к открытому окну.
— Дай. Он вернется в мою диадему, где ни один смертный уже никогда не наложит на него руки. Станет эмблемой моей победы.
