Однако тут на локоть первого поэта легла темная рука. Два шага – и вслед за товарищем в палате появился второй поэт.
– Мастер, – сказал он.
Его глаза покрывали шрамы и белесая пелена – не врожденный порок зрения, но последствия ужасного ранения.
Сердце Льешо сжалось от боли при виде брата. Кто мог сотворить такое с поэтом, пусть даже в рабстве? Точно не Ибн Аль-Рази, который заботился о Льешо. Но в голове тут же родился ответ на другой вопрос. Кто станет подвергать пыткам фибского принца? Члены клана Улгар. Вспомнив, что захватчики сделали с Хмиши, Льешо с дрожью представил невидимые раны на теле брата.
– Менар, – прошептал Льешо, боясь поверить, что нашел его. – Что с тобой сделали?..
– Простите, мы знакомы?..
Юноше было только семь зим, когда на них напали гарны. Тогда он лепетал, как и все маленькие дети: с возрастом его голос огрубел и возмужал.
– Это я, Льешо…
Борясь с одеялом и собственным бессилием, он попытался приподняться, но лекарь удержал его за плечо.
– Льешо? Какой Льешо?.. – Гнев и горе исказили лицо раба-поэта. – Ты спрашиваешь, что они со мной сделали? Вот что: мой брат Льешо мертв, он убит ребенком вместе с остальными членами моей семьи теми же людьми, которые выжгли мне глаза!
Из груди Льешо вырвался стон.
– Менар, это я!.. Я не умер. Меня отвезли в Шан и продали в рабство. С тех пор я сражаюсь за право вернуться домой…
Ибн Аль-Рази ободрительно похлопал юношу по плечу.
– Если твой брат – юный король Фибии, тогда перед тобой тот самый Льешо, – заверил лекарь раба-поэта. – А если ты тот самый брат, значит, все эти годы я прятал у себя в лечебнице принца…
– Этого не может быть… – Менар покачал головой, отказываясь от предложенной надежды в страхе за то, что сердце не выдержит, когда ее заберут обратно.
Взволнованный Льешо прекрасно понимал его чувства.
Несмотря на сомнения, раб позволил подвести себя к кровати. Он осторожно провел по лбу и щекам Льешо пальцами, обретшими с потерей зрения сверхчувствительность.
Потом неуверенно убрал руки.
– Лицо отца, – прошептал Менар с выражением смятения и благоговейного ужаса. – Неужели? Льешо?..
– Да…
Юноша потянулся к брату, и Аль-Рази отошел в сторону, уступив место слепому рабу.
Когда их ладони встретились, Менар тяжело рухнул на кровать и обнял брата. Прижав голову Льешо к груди, он громко всхлипнул и воскликнул:
– Боги!.. Мне выжгли глаза, и я не могу даже выплакаться…
– Ничего, – ответил Льешо. Его слезы капали на одежду брата, как утренний дождь. – Я поплачу за обоих.
– Что происходит?..
Каду притворилась, что случайно заглянула в палату, но за будничным тоном таилось напряжение воина. Маленький Братец сидел в сумке у нее на спине.
Льешо поднял голову с плеча брата и вытер слезы тонким рукавом.
– Это Менар, – объяснил он. – Мой брат.
– Слепой поэт?.. – Каду медленно подошла ближе, присмотрелась. – Он и вправду очень похож на Балара.
Маленький Братец, уловив изменение в настроении хозяйки, высунулся из убежища и забрался на свое любимое место – плечо Каду. На нем оказалась странная одежда: форма провинции Тысячи Озер и шляпа со значком должности.
Предупредительно пискнув, обезьянка спрыгнула с плеча на кровать. Затем осторожно приблизилась к поэту и дотронулась пальцем до края изувеченного глаза.
Менар застыл, боясь пошевелиться перед лицом опасности, которую не мог ни увидеть, ни верно истолковать.
– Что это?..
В ответ обезьянка жалобно застонала и обняла принца за шею.
– Маленький Братец. Мой любимец, – объяснила Каду. – Он огорчился из-за твоей раны и утешает тебя.
Льешо затаил дыхание. Он привык к чудесам и на мгновение позволил надежде затмить разум. Нет, прикосновение обезьянки не излечило слепоты. Менар не прозрел.
Каду не стала водворять любимца на место, но одарила обоих принцев внимательным взглядом.
– Я думала, отец привел нас сюда из-за другого пациента Ибн Аль-Рази.
– Что за другой пациент?
Ответил лекарь:
– Капитан, которой, между прочим, пока не дозволялось входить в палату, наверное, имеет в виду того, кто во дворце…
– Он – личный лекарь Ападиши, – подтвердила Каду. – Отец пошел навестить школу магии, а по возвращении обещал растолковать следующий пункт нашего плана.
Льешо отмахнулся от ее слов. Его не интересовали планы Хабибы. Точнее, у них не оставалось выбора в дальнейшем пути.
– Конечно, я последую совету Хабибы, чтобы получить помощь от Ападиши. Но поход – моя забота, хочу я того или нет. Я не желаю, чтобы еще кто-нибудь пострадал.
Льешо думал обо всех своих друзьях, раненных и погибших в сражениях. Менар с печальной и мудрой улыбкой погладил его лицо. В конце концов он знал стихи-пророчество, которое они собирались искать в Понтии.
– Мне и в голову не приходило, что, говоря через меня, бог Понтия имеет в виду брата, которого я считал потерянным много лет назад… Но если в предсказании речь идет о тебе, ты несешь нам войну. Во время войны гибнут люди, и Ападиша об этом знает. Он понимает, что не выйдет сухим из воды, и спросит: «Есть ли у войны цель, достойная того, чтобы принести в жертву жизнь, домашний очаг и сердце? Звезда ли ведет нас к этой цели – или ложный свет?»
Юноша истолковал поэтические слова брата как вопрос: куда он поведет Ападишу, к победе или поражению?.. Мерген, дядя принца Таючита, спрашивал о том же. Пока что Льешо принес народу Кубала только смерть хана – и, вполне возможно, принца. Он не ведал, найдется ли лучший ответ для Понтия. Что он знал точно – так это кошмарные видения Льюки. Альтернативой войне было падение всех небесных и земных миров: хотя преисподняя могла остаться, но только лишь для того, чтобы принять проклятых.
– Война стучит в дверь Ападиши, – сказал Льешо. – Он может сражаться, пойти на смертельный риск ради существования всего мира – или наблюдать, как сгорает его страна. Я выбираю битву. Как и Мерген из народа Кубал, что странствует в лугах. Народ ташеков, пустынники Гансау, боролись и умирали, они готовы к новому походу. Император Шана тоже с нами, а Шокар обучает фибских солдат, которые вернут Кунгол. Ападиша может присоединиться к нам – или отойти в сторону. Но я видел сны Льюки. Если мы проиграем, Ападиша умрет – так же, как и все.
– Важные вопросы и весомые ответы, – перебил Ибн Аль-Рази. – Но в больничной палате не место для обсуждения Ападиши. Особенно в отсутствие его самого. Государственные дела подождут, пока наш юный король отдохнет и сможет предстать перед Диваном.
