— А как насчет Шу? — уточнил Льешо.
Покраснев, Харлол пожал плечами. Принц понял, что пустынник немало обескуражен, и понимал это чувство.
— Я считал это своего рода тестом. Он не должен был пускать в ход молитвенные движения. — Голос Харлола зазвучал негодующе. — Ну а когда он это сделал, я уже не мог не выяснить, насколько развито его искусство. Я просто…
— Пускал пыль в глаза?
— Да. — Ташек неожиданно сник. — Я очень, очень его недооценил. Скоро выяснилось, что я борюсь уже за собственную жизнь и за все, во что верю. Во всяком случае, мне так казалось. Он вполне мог убить меня, причем в навязанном мною же самим бою, в моем собственном стиле. Я почему-то считал, что никто из посторонних на это не способен.
— Я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, — признал Льешо. — Шу — человек неожиданностей.
Путники были во многом похожи между собой, и принцу оказалось куда легче простить воина немногим старше его самого за то, что тот честно выполнял свой долг, чем понять роль родного брата в собственном похищении. Однако он сознавал, что очень скоро — как только приблизится облако пыли — все рассуждения окажутся абсолютно не важными. И Льешо отдал меч.
Несколькими быстрыми, точными, короткими ударами Харлол вертикально вогнал острия мечей в сухую землю на расстоянии разведенных рук друг от друга. Один из плащей он закрепил на рукоятках в восточном направлении, а другой — в западном. Получилась маленькая палатка — совсем не высокая, так как распорками дли нее служили мечи. Колышков не было, так что концы оказались не закрепленными, но Харлол заполз внутрь и лег на спину, прижимая край плечом. Льешо последовал его примеру и сел, скрестив ноги, в позу лотоса.
— Толкователи снов верят в твою способность, — заговорил, устроившись поудобнее, Харлол. — Я же свидетельствую почтение твоему дару вот этим комфортом, потому что защищаться, когда мечи торчат в земле, да еще и накрыты сверху плащами, совсем непросто.
Льешо особого комфорта не ощущал, однако приближающееся облако пыли опасений у него не вызывало. Имей к этому движению хоть какое-то отношение мастер Марко, в воздухе уже давно висел бы ужас. Но никаких дурных предчувствий не наблюдалось; в отношении ташека тоже все казалось спокойно — какую бы роль он ни играл в происходящем, злых намерений явно не таил. Ожидание становилось скучным.
— Скажи, — заговорил Харлол, — что именно привело тебя в гостиницу «Луна и звезды», туда, на имперскую дорогу?
— Мою страну захватили гарны. Теперь я иду обратно, чтобы освободить ее.
Харлол вдруг обиделся.
— Я кое-чему учился, — недовольно фыркнул он, — нам предстоит долгое ожидание, а я видел, как ты держался в той потасовке в Дарнэге — сражаться тебе явно приходилось и раньше. Так что скорее всего рассказ мог бы скоротать нам ожидание.
— Я упорно тренируюсь в забывчивости.
Льешо вовсе не хотелось оживлять прошлое, однако Харлола подобное признание возмутило.
— Имена нам дают другие люди, — резко возразил он. — А кто мы такие и что собой представляем, записано в нашей личной истории. Так что отбросить свою историю — значит отказаться от себя самого.
— Ты же не сам создаешь себя и свою жизнь.
Льешо хотел, чтобы ответ прозвучал обидно, но ташек лишь торжественно покачал головой.
— Динха сеет в пустынную почву наших сердец семена мудрости, — возразил он, — и иногда эти семена прорастают.
Льешо решил, что у него есть выбор: или рассказывать собственную историю, или же слушать, как Харлол по памяти излагает учение Динхи. В данном случае меньшим из зол оказывался рассказ, и принц начал свое повествование:
— Гарны напали, когда мне шел седьмой год. В священный город они проникли с караванами, а во дворец пробрались через кухни. Один из налетчиков убил Кри, моего телохранителя, но меня не заметил — я прятался за шторой, в кресле. Пока убийца протирал нож краем одежды жертвы, я успел вытащить свой клинок. Разумеется, для решающего удара у меня просто не хватило бы силы, но я умудрился скатиться с кресла так, что лезвие попало ему прямо между ребер. Этого было достаточно. Потом, когда меня все-таки схватили, я пригрозил сделать то же самое с их главарем. Обычно детей сразу убивали, чтобы не возиться в дороге, но моя угроза показалась врагам забавной, и потому мне сохранили жизнь, превратив в раба.
— Я слышал, как ты рассказывал брату о Долгом Пути, — заметил Харлол. Льешо, соглашаясь, кивнул.
— Мертвых приходилось оставлять прямо на обочине дороги. Так мы прошли половину территории Фибии, всю Гарнию и попали в самое сердце Шана. Нас привели на площадь, где торговали рабами. Там я услышал, как надсмотрщик посоветовал гарну-работорговцу поскорее перерезать мне горло.
«Мальчишка слишком мал для тяжелого труда, но чересчур взрослый для попрошайничества, — рассудил он. — Извращенцы тоже не возьмут — тощий. Он не окупит затрат на пропитание».
Тогда из всего услышанного я понял лишь слова насчет перерезанного горла, остальное же просто запомнил. Зато очень обрадовался, когда господин Чинши пришел на рынок специально, чтобы купить детей — ему срочно требовались ловцы жемчуга.
— Так вот каким образом ты стал ловцом!
Чем дальше заходил рассказ, тем глубже Льешо погружался в собственное прошлое. Вопросы Харлола то и дело возвращали его в действительность, не позволяя окончательно потерять связь с жизнью.
— Да. Жемчужный остров оказался вовсе не таким плохим местом. На нем жили дети моего возраста, а среди них — Хмиши и Льинг. Позже появился старый Льек. Мы с ним были знакомы еще во дворце, и он очень мне помог.
— Но ты же оставил работу ныряльщика.
— Льек умер. А его призрак вручил мне черную жемчужину, приказав разыскать братьев и спасти Фибию. Понятно, что, сидя на дне бухты, я этого сделать не мог, а потому перешел в гладиаторы — в цирк все того же господина Чинши. К этому времени мне уже исполнилось пятнадцать. Я был жилист и силен, ко мне вернулась природная выносливость. Мастер Яке и мастер Ден с самого начала знали, кто я такой. Из провинции Фаршо они привези госпожу Сьен Ма — чтобы она испытала меня. Она-то и предупредила о необходимости держать в секрете мое происхождение. Но мастер Марко все-таки кое о чем догадался. Он тоже был рабом, только особым. Служил в доме господина Чинши надсмотрщиком. Впрочем, сейчас я понимаю, что уже тогда он строил козни против собственного хозяина.
— Так мастер Ден обучал тебя сражаться на арене? А каким же образом целителю Адару удалось заполучить в качестве слуги наставника гладиаторов?
Харлол знал лукавого бога лишь в его последнем обличье. Погонщик слушал напряженно; он даже сел и скрестил ноги. Льешо несколько покоробило, что к его собственному наполненному болью прошлому относятся как к обычной рассказанной на привале байке, однако и сам он воспринимал события далеко не так остро, как раньше. Слова казались теми стрелами, которые необходимо вытащить из ран, чтобы те как можно быстрее затянулись. А история мастера Дена и вообще стояла особняком.
