— Динха, — снова заговорил Хабиба, и на сей раз голос его звучал растерянно, даже жалобно. — Динха, кажется, мы потеряли императора Шана, любимого союзника госпожи Сьен Ма.
В глазах колдуна сквозило истинное отчаяние — он не мог вернуться к госпоже и сообщить ей о смерти Шу. Причем потерян не только император — потеряны и все его спутники.
— Вместе с императором пропали и лукавый бог Чи-Чу, и Карина, дочь Мары — той самой, которая мечтает попасть на небеса в качестве восьмой смертной богини, и принц Фибии — целитель Адар.
— Ты говоришь об императоре? — изумился Льюка. — Неужели я мог так ошибиться в своих видениях будущего?
— Речь идет о Шу, купце. Дело в том, что он путешествовал под видом купца.
— Я и понятия не имел… — Глаза стоявшего у двери Харлола расширились от ужаса. — Ты, принц-прорицатель, утаил самое главное.
Последние слова ташек прошептал едва слышно, словно про себя, но Льешо все-таки их понял.
— Я не мог раскрыть чужую тайну.
— О чем спор? — заинтересовался Хабиба.
Харлол воспользовался заданным вопросом, чтобы упасть к ногам волшебника.
— Я осмелился поднять руку на императора, — признался он. — Это страшное преступление, и жизни моей пришел конец. Пусть заслуженная кара придет как можно скорее, и милостивая смерть освободит страдальца от угрызений совести.
— Не говори ерунды. — Ради убедительности Льешо даже ткнул нового товарища в бок. — Если бы Шу хотел твоей смерти, то не задумываясь прикончил бы тебя.
Хабиба, однако, взглянул на убитого горем пустынника с нескрываемым раздражением:
— Так, значит, ты не знал, что сражаешься с императором?
— Не знал, о господин.
— А если бы знал, скрестил бы с ним оружие — там, на площади?
— Нет, о господин.
Второй ответ прозвучал совсем тихо и с паузами — погонщик верблюдов лежал ничком на покрытом толстым ковром полу и целовал ноги волшебника.
— А нанес ли ты императору раны — вольно или невольно?
— Нет, мой господин. Это он одолел меня, ранил, а потом отдал на попечение принца-целителя, который тоже путешествовал инкогнито.
— Тогда, честно говоря, я не очень понимаю, что мы здесь так горячо обсуждаем. Почему бы тебе не отправиться к двери и не стать на страже, как ты делал это раньше?
Харлол еще мгновение полежал на полу, простертый между Динхой и волшебником. Наконец, пробормотав: «Слушаюсь, мой господин», он поднялся на ноги:
— С благословения Динхи предлагаю и свое боевое искусство, и собственную храбрость на службу великому императору — готов отдать жизнь за его свободу и безопасность.
Льешо отметил про себя, что титул великого императора — это уж чересчур, даже если учесть то почтение, которое внушила молодому сопернику воинская доблесть Шу. В то же время принц понимал, что необходимо принимать любую возможную помощь, тем более что он уже успел привыкнуть к обществу ташека. Поэтому лучше и не заводить речь о нападении на Адара, с которого все и началось.
Однако оказалось, что Динха имеет на пустынника собственные виды.
— Ты с такой легкостью покидаешь свой пост? — поинтересовалась она.
Харлол покраснел.
— Но, Динха!..
Взгляд его выражал мольбу, просьбу отпустить с ржавого крючка, однако Динха не пожелала пойти навстречу.
— Продолжай выполнять то дело, которое начал, — строго велела она, — и оно приведет к осуществлению предначертания. Именно так.
Льешо не совсем понял суть этого глубокомысленного замечания, однако оно вполне убедило Харлола — молодой человек с прежним энтузиазмом отправился на свой пост.
После того, как вопрос об ошибочном нападении на Шу был выяснен, Льюка протянул руку — ладонью вверх — в знак всеобщего мира и спокойствия.
— Я уверен, что бандиты не посмеют нанести своим узникам вред, — заявил он, хотя в его голосе сквозило сомнение. — Какую бы линию поведения они ни избрали, остается возможность переговоров.
— Но они уже ранили императора.
Никто даже не поинтересовался, откуда Льешо это знает. Динха вовсе не удивилась. Тут раздался возглас разочарования и боли — он принадлежал Балару. Не в силах удержаться на ногах от угрызений совести, принц опустился на колени.
— Я ничего не знал, — шептал он, не желая привлекать к себе внимание и в то же время не в силах выдержать обрушившуюся боль. — Мы совершили ужасную ошибку…
— Неужели ты думаешь, дитя, что драгоценную компанию императоров и принцев смогло бы спасти присутствие одного-единственного мальчика, если ее не сумели защитить даже боги?
Динха произнесла эти слова, обращаясь к Хабибе, но предназначены они были, конечно, всем присутствующим. Она не спускала с волшебника взгляда до тех пор, пока он наконец не уступил ее логике.
— Нет, Динха.
Волшебник подобно Харлолу пытался взвалить на свои плечи даже то, в чем вовсе не был виноват.
— И разве не сама покровительствующая юному принцу Богиня послала к нему приближенного, садовника Свина, чтобы тот привел нашего спасителя к святому источнику Акенба-да? Разве Свин не вручил юноше потерянную Богиней черную жемчужину из ожерелья как подтверждение испытания и обязательства освободить от врагов Великой Богини родную страну и даже врата Небесного царства?
— Именно так, Динха.
Льешо украдкой взглянул на Каду — воительница наблюдала за отцом, словно притаившаяся кобра. Хабиба уронил слезу:
— Но моя госпожа претерпела такие потери…
— Твоя госпожа — покровительница войн и собирает лишь тот урожай, который сеет на чужих полях. Мальчик, которого ты пытаешься обвинить во всех бедах, пострадал от замыслов ее сиятельства, и все же ты возлагаешь бремя ее потерь именно на него?
— Нет, Динха.
Хабиба вздохнул, словно давая волю давно подавляемому, не уходящему гневу.
Льешо думал, что ему будет приятно увидеть унижение могущественного мага, но сейчас оказалось, что сила приносит уверенность и спокойствие. Действительно, если бы Хабибу можно было поставить на место, как любого другого человека, разве смог бы он защитить и от мастера Марко, и от полчищ гарнов? Льешо слишком хорошо помнил, как лежал поверженный мастер Яке, растративший в битве всю свою силу и тактическое мастерство. Неужели теперь ему предстоит потерять еще одного защитника?
— Прости, мой принц.
— Прощаю. Однако нам важно освободить товарищей до того, как мастер Марко или его приспешники успеют нанести им вред.
Хабиба обычно обращался с Льешо как с юношей-учеником, солдатом-подчиненным, а порой даже как с причиняющим неудобства ребенком. Никогда раньше волшебник не проявлял уважения к титулу. Принц обнаружил, что подобная перемена его взволновала. Уж если Хабиба обращается к нему за руководящими указаниями, значит, дела обстоят хуже, чем он полагал.
