Изак отвернулся и снова бросился на врагов.
Его человеческое «я», испытывавшее отвращение к запахам смерти, пота и экскрементов, уступило место чему-то другому, вобравшему в себя ярость витающей в воздухе магии. Защищенный Сюлентами, Изак несся по полю боя, сея повсюду смерть. Но мастерство, с которым он сражался, говорило о том, что им движет не звериный инстинкт убийства, а нечто большее.
Кранн не сразу заметил, что враг отступает.
Эльфы, убегавшие от него недостаточно быстро, погибали – неважно, пытались ли защищаться на бегу или просто удирали. Эолис рубил щиты, мечи и живую плоть. Огонь и ярость струились из кончиков пальцев Изака, и вокруг него бурлил и кипел поток магической энергии. Юноша убивал снова и снова, краешком глаза все время замечая рядом некие призрачные фигуры. Сама земля разверзлась, чтобы принять мертвецов, со стонами раскрывались глубокие трещины, словно зияющие могилы.
Но вдруг взорвавшаяся в голове боль повалила Изака наземь. Его словно ударили по затылку дубинкой, все его тело мгновенно онемело.
Юноша упал на колени; зверь, поселившийся в нем, начал отступать, пресытившись наконец убийствами. Изак попытался вздохнуть – и не смог. Эолис выпал из его руки, щит отлетел в сторону… Кранн попытался стащить с головы шлем, но ему это удалось не сразу. То ли у Изака не хватало сил, то ли сам шлем сопротивлялся, но только спустя некоторое время его все-таки удалось снять.
Сорвав с лица маску, кранн принялся жадно ловить воздух ртом. Он так глубоко погрузился в море битвы, что едва в нем не утонул. Боль пронизывала его насквозь; легкие горели, требуя воздуха, а душа все еще жаждала убивать, жаждала снова вкусить удовольствие, которое доставляет убийство. Изак согнулся, и его вырвало. Слезы боли и страдания текли у него из глаз, смешиваясь с сочащейся из ран кровью; во рту ощущался отвратительный привкус рвоты.
Изак качнулся и рухнул, даже не почувствовав удара о землю, – его сразу окутала тьма небытия.
ГЛАВА 15
Высоко в небе парили драконы, их изумрудные, алмазные и сапфировые чешуйки сверкали в ярком свете летнего солнца. Чудовища терзали друг друга, рвали на части, но все равно излучали совершенно неземную красоту.
А он смеялся, погружая свой клинок в тела людей с крыльями вместо рук, с обугленными перьями. Похожие на насекомых существа с огромными бронзовыми молотами тоже радостно уничтожали этих крылатых; хитиновые тела переливались на солнце всеми цветами радуги.
Играли медные инструменты, отчего грандиозная сцена насилия превращалась в какую-то неистовую вакханалию.
Он сеял страдание среди смертных, находившихся внизу, в его голове звучала песнь ужаса, заглушавшая свист ветра и звон металла. Даже солнце спряталось, чтобы не видеть. этого побоища. А он все смеялся. А он все убивал.
Сквозь неплотно сомкнутые веки пробивался дневной свет.
У Изака все ныло; когда он попробовал приподнять голову, боль сжала виски. Он попытался разлепить опухшие веки, но увидел лишь смутные тени. Потом они приняли более четкие очертания, хотя сквозь ткань палатки проникало очень мало света. Перед глазами перестали плавать разноцветные пятна, и он наконец смог разглядеть, где находится.
Кто-то раздел кранна и вымыл, перевязал его раны и оставил спать под грудой шкур.
Юноша согнул пальцы правой руки. Онемение постепенно проходило, он даже стиснул кулак, потом несколько раз сжал и разжал его. Не обращая внимания на страшную боль в плече, Изак медленно выпростал руку из-под мехов и одну за другой стал скидывать с себя шкуры, чтобы осмотреть раны.
Ребра его были крепко перевязаны, повязка охватывала всю грудь, скрывая руну. Изак пришел к выводу, что хотя ребра сильно болят, переломы не опасны, иначе он бы до сих пор не пришел в себя. Когда он скинул последнюю шкуру, в нос его ударил крепкий запах пота, пропитавшего влажные простыни. Пока Изак лежал без сознания, кто-то не только смыл с него кровь, но и сбрил со щек щетину. Он почему-то не помнил, как это было, не проснулся, пока лечили его раны. Все, что он помнил, – ураган мыслей и неистовую магию, которая подхватила его и швыряла из стороны в сторону.
Вскоре Изак обнаружил, что левая рука страшно распухла и он едва может ею пошевелить – видимо, из-за множества ударов, обрушившихся на его щит. В бедре, похоже, была колотая рана, но неглубокая. И хотя он лежал отнюдь не на свежайших простынях, запаха гноя не чувствовалось.
Каждое движение приносило юноше боль, пронизывавшую с головы до пят. Сперва Изака удивило, что у него совсем нет мелких порезов и ссадин, но потом он заметил на коже несколько желтоватых пятен и понял: это действует удивительная способность его организма к заживлению ран. По всей видимости, его Сюленты все-таки несколько раз были проткнуты.
– Слишком много раз для таких знаменитых доспехов, – проворчал Изак с кривой улыбкой. Его сил хватило только на слабый шепот. – И давно я здесь лежу?
Этого вопроса как будто только и дожидались снаружи. На полог легла чья-то тень, и, нащупав вход, в палатке появился паж Везны с большой деревянной миской в руках. Увидев, что Изак не спит, паж остановился так резко, что расплескал часть содержимого миски. Кранн не успел и рта раскрыть, как мальчишка выронил миску и бросился вон; Изак услышал его крик, но не разобрал слов.
Наконец голос пажа затерялся среди лагерного шума, и Изак начал прикидывать, как бы сесть. Левая его рука совсем не действовала, пришлось заткнуть шкуры себе за спину с помощью правой. К тому времени, как Везна просунул голову внутрь, Изак задыхался от усилий, зато ему удалось приподняться так, чтобы видеть всех заглядывающих в палатку.
Лицо Везны было изукрашено синяками и кровоподтеками.
– Милорд, – приветствовал он, – могу я спросить, как вы себя чувствуете?
Он шагнул к кровати, а вслед за ним в палатке появились сюзерен Торль и хмурый герцог Сертинс.
Изак посмотрел на Торля: его мундир легкого кавалериста остался безупречно чистым, а лицо было по-прежнему мрачным и сурово-благочестивым.
– Я чувствую себя ужасно. Сколько времени я проспал?
– Три ночи, милорд, – ответил Везна. – Повелитель Бахль заверил, что вам нужен только отдых, что ваши раны не опасны, но мы уже начали волноваться…
– Я же проснулся. А повелитель Бахль еще здесь?
– Он возглавил преследование врагов, – ворчливо ответил Сертинс. – Мы все до сих пор отлавливаем эльфов, сбежавших с поля боя.
– То есть все, кроме меня? А я валяюсь в постели, пролеживая бока? Если вы считаете, что толку от меня никакого, одни только хлопоты, – так и скажите.
Изак чувствовал неприятную пустоту в желудке и пульсирование крови в голове; он понимал, что наговорил лишнего, но его так и подмывало с кем-нибудь поругаться или подраться. Злоба не уходила.
– Ваша светлость, – вмешался сюзерен Торль, не дожидаясь, пока Сертинс клюнет и ввяжется в ссору, – я выезжаю через несколько минут, но повелитель Бахль настаивал, чтобы я доставил вас к нему как можно быстрее. Не окажете ли честь нашему отряду, возглавив его вместо меня?
