Карел видел, что Михн легко мог бы его убить; хорошо, что в этом пока не возникло нужды.
– Мне нет никакого дела, кому и за что вы мстите, – проговорил бывший «дух». – Я шлепал Изака по попе и вытирал его слезы, я учил его, когда следует сражаться, а когда отступать. Не удивлюсь, если вы отдадите за него жизнь, но если вы что-то знаете или просто подозреваете, не смейте скрывать это от меня. А на тот случай, если вы не разглядели, напомню: Изак – белоглазый. Часто он ведет себя, как упрямый и своевольный паршивец, но я люблю его как сына и лучше него самого знаю, что у него в голове. Он может защититься от других, но совершенно беззащитен перед самим собой.
Михн посмотрел на Карела долгим взглядом – и неожиданно сник.
– Я все понимаю, – сказал он. – И прошу прощения. Я держал язык за зубами, потому что есть люди, которые ждут великих свершений, а есть такие, которые их боятся. Мне следовало доверять вам, как доверяет он.
– Итак? – спросил Карел уже гораздо мягче.
– Я думаю, он пропитывает меч магией. Сознает это лорд Изак или нет, он, скорее всего, маг-кузнец.
– Как он может такого не сознавать?
– Если у него есть магические способности, все происходит само собой. Конечно, подобные заклинания не сравнить по сложности с теми, что заключены в Эолисе, это как бы их упрощенная версия. Мне доводилось слышать, что, когда маги-кузнецы занимаются делом, они погружаются в транс. Мне кажется, лорд Изак добавляет в клинок простую магию, чтобы меч прослужил дольше или чтобы сделать его удобнее. У кранна есть склонности к кузнечному ремеслу, а поскольку его магические силы быстро развиваются, во всем этом нет ничего удивительного.
– Но люди подумают совсем другое, – выдохнул Карел. – Они увидят, как величайший в истории маг-кузнец делает очередной клинок.
– Совершенно верно. Есть ли у герцога Бахля маг, которому он доверяет? Нельзя ли позвать мага сюда? Будет гораздо лучше, если здесь окажется человек, готовый поверить, что меч магический.
– Не сомневаюсь, что такой имеется. Пойдите, разбудите Лезарля, он наверняка сумеет все устроить.
Михн растворился во тьме, а Карел повернулся к закрытой двери кузни. Он вспомнил, как работал Изак: с закрытыми глазами, с улыбкой на губах… Все это подтверждало подозрения Михна.
– Да, мой мальчик, когда-нибудь ты сведешь меня в могилу. Мне давно уже пора спать, а я вместо этого играю в няньку: жду здесь среди ночи, когда придет какой-то пузатый маг.
Карел тихо хихикнул и поплотнее запахнул меховую шубу. Некоторое время он продолжал сидеть на скамье и курить, но в конце концов стало слишком холодно, и он вернулся в кузню.
Изак выглядел так же, как и до его ухода, но на сей раз Карел подсел поближе и стал смотреть гораздо внимательнее. Он по-прежнему не мог разобрать, что бормочет над клинком Изак, слова даже не походили на фарланские.
Когда ветеран наконец отправился спать, его точило беспокойство.
ГЛАВА 23
Через два дня они были готовы к походу.
Неожиданно наступила оттепель, накануне отъезда выглянуло солнце – как раз когда Изак наконец покинул кузню, измученный, но счастливый.
Оказалось, Карел и Михн поступили правильно, вызвав мага из Колледжа. Чириалт Дерменесс, сильный, хорошо сложенный сорокалетний здоровяк, оказался знатоком именно магии кузнечного дела.
Не такого человека ожидал увидеть Изак. Даже боевые маги имели склонность к полноте, но Дерменесс знал, что маг-кузнец в первую очередь должен хорошо подходить для кузнечного дела. Он лично выковал все доспехи Везны, прежде чем начертать на них руны и вплавить в них магию.
Маг Дерменесс очень кратко описал Изаку основы кузнечного магического искусства. Кранн уже четко представлял, каким хочет видеть меч, и маг лишь немного подправил воплощение его замысла. На гравировку, заточку клинка, повторную заточку и золотые украшения ушел целый день.
Только закончив работу, Изак поплелся спать, а Тила взяла на себя всю подготовку к походу: они должны были отправиться в путь на следующий день.
Наступило ясное, сияющее утро.
Кранн и его товарищи проверяли лошадей, поджидая, пока Бахль даст сигнал к отъезду. Изак стоял между двумя своими конями, радуясь, что они скрывают его непомерный рост. Одного коня звали Мегенн, он имел около восемнадцати ладоней в холке, а второй, покрупнее, Торамин, названный в честь знаменитого фарланского боевого коня, был чуть выше девятнадцати ладоней. Такие крупные кони стоили невероятно дорого, зачастую их выращивали только для того, чтобы продемонстрировать умение коннозаводчика. Скрещивание гунтеров с самыми крупными тягловыми лошадьми давало одного жизнеспособного жеребенка из двенадцати. А кони Изака были предметом зависти всех наездников: невероятно сильные, они могли состязаться в скорости с гунтерами вдвое мельче их.
Изак чувствовал, что все смотрят на него, а компаньонка Тилы просто глаз с него не сводит. Поборов желание натянуть маску-капюшон, кранн принялся поправлять седло Торамина. Ему давно следовало привыкнуть к взглядам людей: в Нарканге его ждало куда более пристальное внимание.
С треском распахнулись двери Большого зала, и все тотчас повернулись в ту сторону.
Повелитель Бахль вышел в маске-капюшоне, но, как ни странно, все-таки надел свои парадные одежды. Следом за ним шагал Лезарль в темно-красной рубашке с вышитым на ней орлом Бахля, в белой шелковой нижней рубахе, виднеющейся сквозь прорези в рукавах; серебряная вышивка и жемчуга придавали красной ткани особый шик. Никто не ожидал столь пышного выхода от всегда мрачно одетого правителя.
– Сержант Карелфольден! – окликнул Бахль, приблизившись.
Ветеран вышел вперед, на лице его читалось удивление. Изак встал за спиной Карела.
Бахль обвел окружающих людей одобрительным взглядом, потом повернулся к бывшему «духу».
– Лезарль напомнил мне, что Нарканг – город спесивых иностранцев, которые уважают только знатных и богатых. А у вас, сержант Карелфольден, нет ни знатности, ни богатства, поэтому будет странно, если вы оденетесь так же, как воины, которыми вы командуете, ведь по возрасту вы должны занимать куда более высокое положение. Хотелось бы, чтобы ваше присутствие в свите Изака оправдывалось чем-то более существенным, нежели тем, что вы единственный человек, способный заставить Изака заткнуться.
Карел заулыбался, как и все остальные. На Бахля произвел неизгладимое впечатление один случай: как-то вечером Карел дернул Изака за ухо за то, что тот позволил себе неприличное ругательство. Но еще больше повелителя изумило, что Изак воспринял наказание совершенно спокойно.
Позже герцог сказал своему кранну, что такими отношениями, какие сложились у Изака с Карелом, следует дорожить; он не упомянул, какую опасность они в себе таят, потому что оба белоглазых и без того прекрасно это понимали.
