Спросонья Хорек решил, что к нему нагрянула милиция или как минимум налоговая инспекция, и от страха покрылся густой испариной, как после чая с малиной, который Параська была большая мастерица готовить.
– Все! Закончились похождения блудного пасечника! – радостно предположила Параська, которая тут же решила, что как только Хорек окажется там, где он и должен находиться, то есть в зоне, она продаст кафе и укатит на какой-нибудь южный остров, чтобы там основательно развеяться, а там будь что будет…
Но, к ее огорчению, оказалось, что это не ее избавители, а ошалевшие то ли от весеннего воздуха, то ли от чего еще односельчане, которые, как только Хорек открыл им дверь, стали трясти его как грушу и требовать, чтобы он отдал им ключ, который Параська нашла на огороде. Но Хорек, хотя и чумной от сна, не опростоволосился и решительно заявил, что ключом он даст им попользоваться только при условии, что они возьмут его в долю, а иначе он пойдет спать – у него поутру уйма дел и он не может тратить драгоценное, быстротекущее время на пустопорожние разговоры. Соискатели клада, а именно: Голова, Гапка, Светуля (она уже была одета, но при этом умудрялась казаться еще более голой, чем тогда, когда Голова увидел ее на своей тахте, и Голове даже подумалось, что обнаженность – это скорее плод воображения, чем реальный факт) и водитель посовещались и решили предложить Хорьку сундук (разумеется, после того, когда они выгребут из него сокровища). Хорек было заартачился, но Голова без экивоков пояснил ему, что сундук они, в конце концов, могут и без Хорька открыть, но тогда, когда Хорек явится в сельсовет за какой-нибудь справкой или ходатайством относительно своего семейного заведения, то ключ костью застрянет у него в горле, а справка, она ведь и есть справка, и некоторые из них иногда на вес золота… Хорька не пришлось убеждать в правоте слов начальственного лица, ибо он и сам понимал, что силы неравны, и покорно поплелся со всей компанией в кафе, чтобы снять со стены за стойкой заветный ключик, который, как они его уверяли, аккурат тот самый, которого им сейчас так недостает, чтобы добраться до своего сокровища. Хорек из любопытства напросился им пособить. И теперь они уже впятером замаршировали по спящей Горенке, чтобы рассмотреть свою добычу. Голова спускался в подземелье не без отвращения – он с детства страдал клаустрофобией, но допустить, чтобы сундук открыли без него, он тоже не мог, хотя он и сомневался в том, что ключ подойдет, потому что внутренний голос нашептал ему, что все это чепуха – ключ не тот, а если он спустится в склеп, то Гапка его там и зароет, чтобы не делиться. Но Голова отмахнулся от внутреннего голоса, как от надоедливой мухи, и бодро вслед за водителем и Параськой полез в подземелье через пролом в полу, который образовался как раз на том месте, где стояла некогда нежно любимая Головой тахта. «Надо же, – думал Голова, – столько лет я спал, можно сказать, на сокровище, а придурошный внутренний голос молчал, как сфинкс. А теперь придется делиться». В ответ он услышал, как кто-то у него в мозгу пробормотал: «У дурака и внутренний голос дурацкий. Или ты думаешь, что ты Эйнштейн?». Голова спорить не стал, и не потому, что простил свой внутренний голос за проявленную им халатность и грубость, а потому, что опасался, что спор с самим собой может довести его до шизофрении и тогда никакая Галочка не поможет.
К радости всех присутствующих ключ и в самом деле подошел, правда, замок заржавел и Гапке пришлось выползти из подземелья («Она даже ползает как змея», – подумал Голова) и принести подсолнечное масло, которое водитель щедро залил в замочную скважину. Ключ после сей манипуляции почти без шума провернулся, и десяток рук, вцепившихся в крышку, без труда приподняли ее, и тут же в подземелье раздались их вздохи, полные обиды на злодейку-судьбу, которая в очередной раз посмеялась над ними, – не то, чтобы сундук был совсем пуст, но его содержимое никоим образом не напоминало заманчивый блеск золотых дукатов, драгоценных камней и усыпанных брильянтами диадем. На дне сундука покоились в вековой пыли только старый, протертый на локтях до дыр фрак, шляпа цилиндр да незатейливая крестьянская дудочка. Голова сразу же заявил, что фрак он забирает себе, потому что в старину такую одежду носило начальство, Гапке досталась дудочка, водитель ухватил себе цилиндр, заявив, что «хозяйка будет довольна, потому что, если за рулем человек в цилиндре, то пассажирка– леди». Светуле же не досталось ничего, кроме пощечины от Гапки, которой надоело ее нытье. Хорек, как и было договорено, стал хозяином сундука, хотя он решительно не знал, как вытащить его из этого загадочного подземелья.
– Если бы не я, – канючила Свету ля, – то никто бы ничего вообще не получил.
– Если бы ты не шастала по дому нагишом, – отвечала ей Гапка, – то дом не был бы разгромлен, как после татаро-монгольского нашествия или как будто в нем погостили соседи.
– Твой-то бывший чумной, – язвила ей Светуля, – во-первых, ворвался в дом без стука, во-вторых, меня увидев, обомлел, словно никогда красивых женщин не видел, и даже сказал, что смертных женщин таких не бывает (Светуля оскорбительно для Гапки хихикнула), а потом накинулся на меня и своим вонючим ремнем меня исхлестал, словно я в чем-то виновата…
– Я поутру стенку дома разберу немного, – сообщил Гапке Хорек, – да заведу внутрь стрелу крана, потому что иначе как я его…
Гапка посчитала ниже своего достоинства опровергать такой бред и только свернула кукиш перед опечаленной Хорьковой физиономией. Хорек, которому пришлось отказаться от мысли воспользоваться услугами крана, решил было примериться, сколько же весит этот пузатый сундук, и, вцепившись в одну из его ножек, попытался его приподнять. Оказалось, что сундук не только не тяжелый, а вообще ничего не весит, и от усилия Хорька взмыл в воздух, разбив на множество мелких осколков Гапкину любимую хрустальную люстру, и, снова набрав вес, рухнул где-то в комнате.
«Сундучок-то еще тот, – подумалось Голове, – без черта тут не обошлось. Пусть Хорек и забирает его, надо, это, держаться от греха подальше».
Он свернул фрак и прижал его к себе – по какой-то причине ему совершенно не хотелось доверять его водителю. «Ну его, еще стибрит, а может, он, это, дорогой, надо будет разузнать, почем нынче фраки, да и Галке будет что показать». А водитель сразу же водрузил себе на голову цилиндр, и они, не прощаясь, по-английски покинули разгромленное помещение.
– Ну и хлев у тебя, – не сдержался Голова, кинув быстрый взгляд на свежую, как капля росы, Гапку, и, не дожидаясь той расплавленной лавы, которая, как он понимал, вот-вот хлынет из ее алых, как восход солнца, уст, шмыгнул в машину и был таков.
Светуля показала ему из-за Гапкиной спины кулак, но как-то незлобиво, словно он не по ней прошелся сосем недавно ремнем. Гапка схватила было дудочку, чтобы в него плюнуть, но не успела, потому что лоснящаяся дверь «мерседеса», напоминая о социальном неравенстве, захлопнулась перед ее физиономией, которая все больше и больше напоминала маску индейца, вступившего на тропу войны.
Но дудочка не плюнула в повесу и ублюдка, а издала жалобный стон, от которого, однако, колени всех присутствующих свела мучительная судорога. Водитель так и не успел завести машину, а Хорек вдруг неизвестно каким образом догадался, что если прыгать возле Гапки «зайчиком», то судорога как бы покидает его не привыкшее к инквизиторским пыткам тело, а тут к нему присоединилась и Светуля. Голова и водитель попробовали было отсидеться в машине, но проклятая дудочка звучала теперь у них прямо в голове и избавиться от нее никакой возможности не было. И они тоже были вынуждены присоединиться к Хорьку, который прыгал возле Гапки, словно впал в детство.
