Крестьянин понурился:
— Озоруют, сударь. По тракту несколько раз проходили, да сами видите, что у нас взять? А вообще, грабят и душегубствуют частенько, купцов потрошат. Большой Ааль — поди, слыхали. На всю округу теперь гремит.
— А за ним небось стражники толпой носятся?
— Ну… я бы не сказал. Тоже наведываются, конечно, но пупок не рвут. По крайней мере, за те полгода, как Ааль здесь обосновался, больших облав еще не выпадало. Так, изловят одного-другого, у дороги повесят, и все.
— Ясно. Ну, спасибо, хозяин. Пойду я, пожалуй, а то как бы парнишка не проснулся.
— Неужто попрощаться не хотите?
— Лишнее это. Он уже в курсе, а слезы и сопли радости не добавят.
Дом Лекстеса стоял на самом краю деревни, поэтому, едва покинув двор, Шагалан сразу очутился в поле. Дело развивалось неплохо, однако настроение было мерзким. Снова зарядил мелкий холодный дождь. Упругая боль настойчиво пульсировала под темечком, отдавалась при каждом шаге. Такое случалось и раньше: боль приходила по утрам, обычно после недосыпа и обычно ближе к зиме, мучила весь день и незаметно растворялась к вечеру. Течению жизни она мешала мало, зато настроение портила исправно.
Тракт сохранял прежнюю пустынность. За два часа пути навстречу проехала только вереница подвод, груженных лесом, да простучал галопом одинокий всадник в одежде гонца. Разведчик даже не шарахался от них в кусты. Безлюдные и запущенные пошли места, в самый раз для недоброго промысла. Темневший всю дорогу впереди холм наконец приблизился, растекся в полгоризонта, запестрел листвой деревьев, уже подкрашенной осенним разноцветьем. За этими картинами юноша чуть не пропустил кузницу — длинную покосившуюся избу, тонувшую задом в лесистом склоне.
Он сошел с тракта и высмотрел неподалеку высокую сосну. Потребовалось несколько минут, чтобы забраться на нее почти до макушки. Здорово перепачкался в смоле и сухих иголках, зато теперь мог оглядеться поверх враз просевшей щетины леса. Добегая до холма, ленточка дороги, ровно хлипкий ручеек, начинала обтекать его, причем не в самую короткую сторону. Судя по смутным, терявшимся в дымке деталям, она опоясывала холм подковой и удлинялась при этом мили на три. Уже совсем на пределе видимости Шагалан различил серые башни города. Несколько букашек шевелились вдали на большаке, вокруг же все словно вымерло. Кузница у изгиба дороги казалась если не покинутой, то спящей беспробудным сном: ни людей, ни живности, ни звука, ни дымка из труб.
Удовлетворенный тем не менее осмотром, Шагалан слез на землю, извлек на свет купеческий кошель, капельку отощавший накануне, и засунул в него пару медяков. Затем решительно направился вперед. Накатанная колея, отворачивающая от тракта, выдавала наметанному глазу обманчивость запустения. Просторный, убитый копытами и колесами двор огораживали только сгнившие остатки частокола да заросли бурьяна высотой с человека. Такой же бурьян подступал к самым стенам, выше по бревнам полз вьюнок, а на тесинах крыши угнездились подушки мха. Все вместе они превращали избу в зеленый холмик, теряющийся на фоне большого собрата.
Юноша едва приблизился к почерневшему от времени крыльцу, как дверь избы без скрипа распахнулась. Появившийся на пороге мужик вполне гармонировал со своим домом, напоминая скорее лешего из сказки. Круглое, заросшее до глаз шерстью лицо, копна сбившихся волос, непонятного цвета дерюга на широких, но ссутуленных плечах. Под мышкой мужик держал внушительной величины медную ступу, в которой монотонно орудовал пестом, способным уложить быка. Черные глаза глянули из глубин черных же волос весьма сурово.
— Чего надо? — глухим голосом спросил леший.
Шагалан подумал, что следовало бы улыбнуться, но голова по-прежнему болела, а настроение портилось. Все, что смог сделать, — хмуро буркнуть:
— Водицы бы испить, хозяин.
Бородач, не двинувшись с места, продолжал изучать его взглядом. Только пест мерно стучал по дну ступы.
— И поесть чего-нибудь не мешало бы, — все так же хмуро добавил юноша.
Новые запросы неожиданно развеселили лешего:
— Может, и переночевать негде? — Он оскалил крупные желтые зубы. — Так ты, парень, не стесняйся.
— Я ж не просто. Я заплачу.
— Заплатишь? Ишь ты. Да тут ведь не трактир.
— Хорошо, видать, живешь, хозяин, раз деньги не нужны. — Шагалан не намеревался уступать кузнецу в самоуверенности.
Бородач постоял еще, усмехаясь, потом остановил пест:
— Нешто у такого голодранца деньжата водятся?
— Водятся.
— Покажи.
Шагалан, пожав плечами, выудил из-за пазухи кошель, подкинул на ладони. Туго звякнувший мешочек притушил у кузнеца ухмылку.
— Ворованные, поди? — сощурился он.
— А тебе не все ли равно? — холодно отозвался юноша.
— Это верно. Ну, тогда милости прошу.
Внутри горница оказалась совсем маленькой комнаткой с единственным окном. Стоило войти туда вдвоем, как сразу почувствовалась теснота. Большая печь, стол, пара сундуков по стенам, лампада. Поперек комнаты под потолком натянуты веревки, увешанные пучками трав, чей тонкий сладковатый дух встречал уже с порога.
Кузнец отправил в угол ступу и принялся расчищать стол от таких же пучков вперемежку с позеленевшей медной посудой.
— Лекарством балуешься? Или алхимией? — Шагалан растер в пальцах иссохший листок, понюхал.
— Не тронь, — строго буркнул леший, подняв голову. — Собирался перекусить, так садись.
Разведчик опустился на колченогий табурет:
— Тесно живешь, хозяин.
— А на кой мне хоромы? Лучшее место — кузня, она меня и кормит, и греет.
— Ну да. И то сказать, зачем одному огромный дом?
— Ничего не одному, при мне сынишка, от жены-покойницы подарочек. Здесь где-то должен слоняться. — Мужик, наклонившись, глянул в подслеповатое оконце. — Извини, гостюшка, не ждал тебя, так что чем богаты…
На столе возникли пяток яиц, шмат сала и хлеб. Нагулявшему с утра аппетит Шагалану грех было жаловаться.
— Много запросишь с меня?
Кузнец извлек откуда-то страшноватого вида тесак и несколькими быстрыми взмахами рассек на куски хлеб и сало.
— Три гроша. А еще один накинешь — принесу молока парного или пива.
Безумные получались цены, однако юноша кивнул и, снова вытащив кошелек, щедро сыпанул деньги себе на ладонь. Весьма внушительная горка. Сбоку прекратил стучать по столешнице нож, Шагалан скосил туда глаза: как и ожидалось, бородач зачарованно уставился на кучу серебра, забыв про все на свете.
— Неплохой улов, — наконец хрипло выговорил он, сглотнув.
— Творец знает, кому помогает, — хмыкнул разведчик, выловил из кучи медный пятигрошевик, а остальное отправил обратно.
