Разбойники влезли на коней, и отряд шагом вытек за ворота. Зеваки начали понемногу расходиться, один Ретси промедлил, пока дед-привратник толкал створки ворот.
— Жаль, трезв, чертова развалина, — кивнул хамаранец Шагалану. — Выйти не помешает, но донесет куда положено. Придется что-то сочинять.
На обратном пути разведчик заскочил в полупустую казарму, забрал котомку. Содержимое сразу не проверял, хотя смекнул по узлу, что ее открывали. Уже на улице развязал, нащупал рукой кошель с серебром. Если оно и убавилось, то совсем незначительно. Запихнул в ту же котомку свою старую одежду, беречь ее имелся прямой резон — в подоле рубахи зашиты три золотые монеты, целое состояние, по здешним меркам.
Нужную комнату в «доме свиданий» отыскал главным образом по запаху. На скрип двери вскинулись две женщины: Танжина с покрасневшими глазами и светловолосая незнакомка в облегающем пестром платье. Обе сидели на постели около отворенного сундука; увидев юношу, Танжина быстро захлопнула крышку.
— Я, пожалуй, пойду, — понятливо встала незнакомка, — не хочу вам мешать.
Танжина лишь кивнула в ответ и отвернулась, украдкой утирая щеки подолом юбки. Незнакомка подступила к Шагалану. Пространства было предостаточно, однако она прошла нарочито близко, медленно скользя всеми своими выпуклостями. Лицо показалось весьма симпатичным, зато настораживал взгляд — дерзкий, почти хищный.
— А ты вправду хорош, прелестник, — протянула женщина, улыбаясь уголками накрашенных губ. — Молод, статен, свеж. Если тут у вас чего разладится, найди меня, поозорничаем вволю. Моя комната…
— Денира! — сердито одернула ее Танжина. — Уйми-ка свой язычок… и прочие распущенные части.
Усмехнувшись напоследок, незнакомка притворила за собой дверь. Шагалан бросил котомку у входа, занял еще теплое место, обнял Танжину за плечи. Та отвернулась, пряча глаза.
— Ты плакала? — спросил он. — Почему?
Молчание.
— Кто-то обидел?
— Кто меня может обидеть? — глухо отозвалась женщина.
— Не знаю. Например, дружки Голопуза.
— Голопузу сейчас не до меня, он, слыхала, жутко радуется, что зрения не лишился.
— Тогда кто? Надеюсь, не я?
Вновь тишина.
— Неужели тебя так разволновал мой поход в Сошки, Танжи? Что особенного может там произойти?
— Мало ли… не в Сошках дело… не только в них… но и в них тоже.
— Я говорил, постараюсь не задерживаться там.
— А поклянешься, что не загуляешь с какой-нибудь из тамошних потаскух?
— Совсем недавно ты заранее прощала мне любые измены.
— Считай это временным помутнением рассудка. Так можешь поклясться?
— Могу, если настаиваешь. Правда, клятва ни на что не повлияет.
— Как же? — Она оглянулась, и у юноши получилось коснуться горячей щеки.
— Если потребуется, я, не колеблясь, переступлю через любую присягу. Ничего не попишешь, такими нас воспитали. И смысла давать обещания посему нет абсолютно.
— Час от часу не легче, — вздохнула Танжина.
— Так что с клятвой? Хорошо. Какие еще кручины?
— Никаких.
— Брось, милая. Совсем несложно догадаться — ты плакалась тут на плече у этой девицы, а она тебя утешала. Денира, кажется?
— Забудь ее!
— Уже забыл. Однако если ты изливаешь душу вероятной сопернице, то почему не поделиться со мной? По-моему, до сих пор мы неплохо друг друга понимали.
Женщина снова отвернулась:
— Ничего ты не поймешь. Я сама ничего не понимаю.
— О чем речь?
— Речь о тебе… обо мне… о нас обоих… Черт бы тебя побрал! — внезапно взорвалась она, всплеснув руками. — Жила себе тихо, спокойно, привычно, пусть без особых радостей, но и без сильных волнений. За что, за какие грехи Творец послал мне тебя? Я не вижу толку в этой его затее, здесь нет и не может быть будущего! Что общего у неопытного юноши и сдуревшей на старости лет бабы? Хоть временами ты меня пугаешь, я чувствую, как с каждой минутой все крепче и крепче привязываюсь к тебе. Зачем? Что это, нежданно-негаданно нагрянувшая любовь? Не понимаю, не верю, Господи, и оттого еще больше боюсь! Что ты можешь ко мне испытывать? Да, Шагалан, ты нежен и заботлив, но, уж прости, вовсе не влюблен. Женское сердце в таких вещах редко ошибается. Я ведь права?
— Вероятно. — Слова юноши прозвучали спокойно. — Если тебя это утешит, милая, то, скорее всего, я вообще не способен пережить то, что принято величать безумной влюбленностью.
— Но… так не бывает. — Голос Танжины дрогнул. — Разве рождался под солнцем мужчина, совершенно неподвластный любовным чарам? Хотя бы в молодости… Лишь древние старики…
Она в какой-то растерянности заглядывала ему в глаза, будто тщась обнаружить там другое, но найденное обескураживало.
— Тогда считай меня стариком… Что есть любовь, восславляемая менестрелями? Безумства, терзания, грезы, восторги, бессонные ночи…
— Прекрасно!…
— Прекрасно. Только дерзнешь ли ты назвать подобное чувство здоровым состоянием души? Мы же просто слишком нормальны, Танжи, для безумств. Слишком глубоко сидим в реальности, чтобы предаваться грезам. Хорошее это свойство или плохое? Всего-навсего иное. Непонятно?
Он смотрел с нежной грустью, однако в ответ все же блеснул испуг.
— Неужели вас… так воспитали?
— Верно. Взгляни для сравнения на Эркола. Вот уж кто, по-моему, действительно в тебя влюблен. Причем искренне, с надрывом и сердечными муками.
— Эркол? — откликнулась женщина рассеянно. — Совсем мальчишка, несмышленыш…
— Хм, едва ли он заметно моложе меня, милая. Зато обычный человек, доступный для грез. Именно такой тебе необходим, если желаешь пламенного чувства, не я.
— Ты непохожий… странный… Но ведь так не бывает! — повторила Танжина. — И к чему тут слова о воспитании или чьей-то воле, если все сущее наградил Творец способностью любить! Кто посмеет перечить Создателю, вершащему?… — Она осеклась. — Так, не будем. Еще немного, и я, чувствую… Только этого, Святые Небеса, недоставало!… Все, прекратили опасные разговоры. Молчи! Следственно, ты не в силах помочь мне разрешить сомнения?
— Не в силах.
— И тебя они ничуть не тревожат? У нас же нет будущего…
— Давай не гадать, Танжи, что случится завтра. В этом нет проку, коль скоро мы все равно поступим, как должно. Вчера осталось вчера, завтра приспеет завтра, а жизнь существует лишь здесь и сейчас.
Он притянул женщину к себе, размякшую от слез и волнений, необычно покорную. Ласково, но уверенно поцеловал. Все произошло естественно, как бы само собой.
Дверь тихо скрипнула, в проем всунулась взъерошенная светловолосая голова.
