Нергорн исподлобья глянул на своего юного противника. Невысокий худощавый паренек, ничего особенного, таких днем полно в любом закоулке. Тогда почему же обжигающе ледяным, смертельным ужасом сковывает сердце при виде этого нечеловечески бесстрастного лица? Нергорн заставил себя опустить глаза, поудобней ухватил саблю в правой руке, факел — в левой, качнулся на носках. Шорохи вокруг все множились, дорога была каждая секунда, и начинать приходилось ему. Тюремщик с шумом втянул воздух:
— Ты, приятель, это оста…
На полуслове внезапно сорвался с места, ткнул огнем в страшное лицо врага и с того же скачка рубанул. Добротно, сверху вниз, наискосок через грудь… Вероятно, старая уловка не сработала. Там, где надлежало хрустнуть молодым косточкам, со свистом развалилась пустота. Рука же с оружием, вдруг отказавшаяся повиноваться хозяину, понеслась куда-то дальше, во тьму. Последним усилием Нергорн попытался наскочить на противника всем весом, сбить с ног, но нелепо споткнулся и полетел в бездну. Твердый, осклизлый пол немилосердно встретил его, распластал по себе, что-то тяжелое насело на спину, передавив дыхание. Юркие руки скользнули по загривку, уверенно вцепились в бороду и затылок, дернули голову. Хрипло рыкнув, поверженный тюремщик мотнул подбородком обратно, и руки тотчас согласно поменяли направление движения, резко скрутив шею. Слишком резко…
Пока Шагалан вставал на ноги, никто вокруг не проронил ни звука. Рядом зияла распахнутая заветная дверь на свободу, однако никто даже не шевельнулся. Юноша поднял с пола факел и саблю, затоптал занявшуюся было солому. Сбоку, волоча кандальные цепи, приблизился оборванный сутулый мужик. Лишь когда он заговорил, Шагалан признал своего недавнего собеседника.
— Кхе… это… ловко ты, право… — неуверенно сказал Шурга. — Не чаял. Выходит, не бахвалился, обещаясь… Где ж сноровки-то набрался, опыта?
Разведчик толкнул носком сапога безжизненное тело:
— Ты про этих, что ли? Так тут опыта нет, два моих первых покойника.
Шурга с недоверием покосился на безмятежное лицо юноши, покачал головой, но препираться не посмел.
— Что ж, шаг сделан, отступать некуда. До конца пойдем. От воли-то нас отделяет теперь один караул на крыльце. Нужно постараться их с налета пробить, неожиданной атакой. Загвоздка же… Продержись стражники хоть пару минут… повалит народ с верхних ярусов. А там и гарнизонные подоспеют, тогда всем точно крышка.
— Брось, дядька Шурга, не забивай мозги. Глупо толпе лохмотников кидаться грудью на пики. Со стражниками я все улажу, но сначала подготовиться бы здесь.
— Понимаю. Перок! Иди с копьем к дверям подземелья, стой там, никого не пускай.
— Кого это никого? — развел руками рослый детина.
— Совсем никого. Наших прежде всего, а то рванут скопом на верную погибель. Долго сидели, еще чуток потерпят. И наружу поглядывай, не принесли бы черти незваных гостей. Если что — кричи, уразумел?
— Ясно, — кивнул детина.
— Ступай. А мы покуда остальных страдальцев вызволим.
— Надо бы с вас цепи исхитриться снять, — заметил Шагалан. — В таких украшениях далеко не убежишь.
— Тут-то как раз проблемы большой нету. В соседнем штреке пыточные, там же и кузнец работает. Если он сумел заковать, значит, мы сумеем той же снастью обратно расковаться.
X
В последующий час жизнь в подземелье кипела как никогда. Отперли все двенадцать камер. Народу оказалось сотни полторы, и мороки они доставили изрядно. Сперва требовалось убедить сонных узников покинуть свои норы — в столь нежданное освобождение многие упорно отказывались верить. Иные уже не могли идти сами, их выносили в коридор на руках. Затем необходимо было удержать эту опьяненную радостью толпу не только от бесшабашных прорывов, но и просто от счастливого гвалта. Одновременно шла лихорадочная работа по расковке кандальников. На удачу, среди заключенных сыскался неплохой умелец, весьма лихо разбивавший теперь творения безвестного Дагары.
Пока за плотно закрытыми дверями звенели молотки, Шагалан изучил подземную тюрьму. Она представляла собой три куска бывших штреков, наглухо забранных с торцов. В двух рядами располагались камеры — отрезки ответвлений поменьше. Их торцы заделывали гораздо тщательнее, сплошная каменная кладка не обнаруживала ни малейшей щели. По разрозненным слухам, когда-то давно один из пленников донжона умудрился продырявить старую деревянную стену. Наутро надсмотрщики получили дыру, распахнутую в бездонную тьму. Смельчаков для преследования беглеца по запутанным пугающим закоулкам не нашлось, да и самого его с тех пор якобы не видели: то ли впрямь выкарабкался на волю и, махнув на все рукой, спрятался подальше, то ли свернул себе шею и умер с голоду в какой-нибудь забытой Творцом каменной кишке. Заключенные с надеждой верили в первое, тюремщики настаивали на втором. Как бы то ни было, торцевые стены в камерах незамедлительно выложили из камня. Тогда это казалось всего лишь перестраховкой — никто особо и не рвался повторить подвиг безумного беглеца. Ведь даже его сокамерники, наблюдавшие за побегом, не отважились в ту ночь пуститься по пятам, неизвестность подземных лабиринтов пугала сильнее, чем доля кандальника. Однако промелькнули годы, обустроился третий коридор, и воющие от нечеловеческой боли узники были уже готовы на все. Правда, теперь они могли только царапать остатками ногтей холодные глыбы.
В третьем коридоре Шагалан задержался дольше. В этих тоннелях не сидели годами, здесь трудились, тяжело, старательно, в поту и крови. С целью облегчения трудов собрали недурственную коллекцию механизмов и приспособлений, пригодных для причинения страданий. Если по совести, в свое время непревзойденный механик мессир Иигуир рисовал схемы и более изощренных изобретений жестокого человеческого ума, но тут юноша впервые видел подобные орудия наяву. Дыбы, решетки, тяги, клещи, бичи, тиски для самых разных частей тела, всевозможные заковыристые конструкции, блестевшие жуткими стальными зубами, — Шагалану подчас не сразу удавалось и понять, как действует тот или иной зверь. Да, именно зверьми показались ему эти выстроившиеся вдоль стен устройства. Просто поблизости не было хозяев, потому хищники сонно притихли, притаились, мирные, безобидные. А приспеет час, подведут новую жертву, и они радостно вскинутся, потянутся с вожделением к живой плоти, чтобы рвать ее и ломать. Их железные тела не знают насыщения, они существуют исключительно для производства мучений и готовы предаваться любимому занятию бесконечно. Жаль, некоторые людишки не выдерживают столь долгой обработки, а мертвыми они становятся совсем неинтересными, приходится томиться до следующего провинившегося. Иные торопятся сдаться, пересказать все свои мелочные тайны и страстишки. Зачем? Ведь главное наступит после, когда жертва забудет человеческую речь, вывернет себя наизнанку в беззвучном истошном крике, напоит теплой кровью стальные жала зверей… Шагалану на миг почудилось, будто какая-то зубастая пасть нетерпеливо потянулась к его руке. Что ж, и он мог достаться им на обед. А возможно, их встреча впереди. Теперь он лучше представляет, какой зверинец ждет его в случае неудачи.
