Ванр кивнул — хороший способ, и с привилегиями покончит, и с родом заодно. Ясное дело, что мальчишка в столице через годик, как все поуляжется, подхватит какую-нибудь детскую хворь и присоединится к старшему брату в родовой усыпальнице.
— А если книги там нет?
— Убедитесь в этом и возвращайтесь. Я после решу, кому доверить опеку над землями.
— Что насчет расследования?
— Начните сами, именем Короны. Но доказательства должны быть неопровержимы. Я хочу наказать подлинного виновника, а не случайно подвернувшегося под руку беднягу.
Да уж — ни с какой стороны не подкопаешься. Ищем убийцу, аж пар из ноздрей валит, как ищем, но вы же не хотите наказать невинных? Вот и ждите, пока Хейнар негодяю печать на лоб поставит. Ванр проглотил вздох — с какой радостью он бы остался в Суэрсене. Пускай и не герцог, но полновластный хозяин богатейших владений на десять лет вперед, а то и дольше, если, вернее, когда, с маленьким герцогом что-нибудь случится. А если вовсе замечтаться… но нет, безнадежно, Ванр не принадлежал по крови ни к одному из двенадцати герцогских родов, ни в каком колене, ни по женской линии. Даже если наместница пожелает вознаградить его, она не сможет пойти против одного из древнейших законов империи. Но она и не захочет. Ванр напряг кадык, словно наяву ощутив невидимую привязь, крепко державшую его за горло.
Отправив Ванра, Энрисса подошла к окну и задумалась, барабаня ногтями по подоконнику: слишком стремительно все развивалось. Только бы книга оказалась на месте… Если ее там не будет — все начнется сначала. И если догадки Энриссы верны, Ивенна Аэллин окажется не менее упряма, чем ее брат. Мальчишку в любом случае нужно привезти в столицу. Красивый ход: наместница так обеспокоена тяжелым роком рода Аэллин, что хочет взять последнего герцога под личную защиту. Ну а если рок все-таки окажется сильнее… кто осмелится упрекнуть слабую женщину, что она не смогла противостоять воле богов?
LXXVIII
Ивенна проснулась посреди ночи, не понимая, что же ее разбудило. Обычная осенняя прохладная ночь, ветер беспрепятственно гуляет под потолком — в этом месяце еще не закрывают ставни, за окнами привычно шелестит прибой, луна подсвечивает резную мраморную раму, и розовый мрамор кажется серебристо-серым. Сон ушел, не оставив и следа. Она откинула смятую простыню, поднялась, вышла на лестницу и спустилась к морю, села на последнюю ступеньку и опустила руку в воду. Поежилась — холодно, и вода, и ветер только в первый миг казались теплыми, на самом деле приближалась зима. Она задумчиво считала блики на лунной дорожке посреди залива и почему-то терла ладонью шею, словно что-то мешало ей дышать. Ивенна никак не могла вспомнить, что же ей снилось в момент пробуждения. Ветер на краткий миг нарушил мерное волнение лунной дорожки, и Ивенна вспомнила — с ее губ сорвалось одно слово, все расставившее по местам: «Иннуон». «Иннуон» — повторила она уже громче, зная, что не услышит ответа. И не потому, что ее брат за сотни верст… Ивенна обхватила плечи руками и зябко поежилась — ну что же, вот она, долгожданная свобода. Слюна во рту отдавала горечью. Пустота, звенящая в ушах, высасывающая силы, слепящая глаза — пустота вокруг и пустота внутри. Она знала, что справится, что это скоро пройдет, они расстались много лет назад, их связь ослабла, почти исчезла, и всю положенную боль от разрыва она уже испытала тогда. Но пустота, охватившая все тайники ее души, была во сто крат страшнее любой боли. Она выпрямилась, уже не обращая внимания на холодный ветер, сжала кулаки: нет, ничего не выйдет, слышишь, ничего! У меня есть это море и этот ветер, разноцветный виноград и бархатные абрикосы, солнечный мед в глиняной миске и осколки старинной амфоры на столе. Я прогоню тишину голосами своих сыновей, волнами, бьющимися о берег, стрекотаньем цикад и песней рыбаков, возвращающихся с ночного лова. Я заполню пустоту прикосновением мужских рук с чуть шершавой от морской соли кожей, струнами арфы и книжными страницами. Я смогу жить без тебя, брат мой, смогу! Стало немного легче, сердце снова забилось в привычном ритме, горький привкус во рту исчез. Ивенна глубоко вдохнула запах моря и вернулась во дворец. В детской царил сон — спала молоденькая няня, свернувшаяся в клубок на лежанке, спал разъевшийся до невероятных размеров рыжий кот, положивший тяжелую голову ей на ноги, спали близнецы, как обычно, забравшись под одно одеяло, так переплетясь, что было трудно понять, где заканчивается один ребенок и начинается другой. Она подошла поближе, хотела поправить одеяло, но побоялась разбудить детей, просто постояла у кровати, вслушиваясь в слаженное сопение, и ушла к себе, дожидаться рассвета.
Утром Квейг с удивлением обнаружил, что его жена, ночная птица, первой спустилась к завтраку. Обычно ему приходилось ждать ее, и завтрак успевал остыть к тому времени, когда Ивенна заставляла себя проснуться. Сегодня она стояла в маленькой столовой, одетая в дневное платье, на лице — ни следа сна, словно она и не ложилась. Ивенна шагнула к Квейгу, остановилась перед ним, подняла голову, чтобы видеть его лицо:
— Иннуон мертв, — спокойным, безразличным голосом сообщила она.
— Что за… — начал было Квейг, но оборвал себя на полуслове — Ивенна не стала бы говорить, не будь она точно уверена.
— Вы должны поехать туда, как можно скорее. Нужно забрать Леара, пока его не увезли в Сурем.
— Подождите, — Квейг немного растерялся, — зачем его везти в Сурем?
— Вы не поверили мне, когда пришло письмо. Но теперь-то вы можете меня послушать? Я знаю, что говорю, и Иннуон знал! Мальчик должен остаться у нас, только здесь он будет в безопасности!
— А Соэнна?
Ивенна поморщилась — про Соэнну она совсем забыла:
— Право же, не знаю. Она, наверное, захочет быть вместе с сыном, — но в голосе прозвучали недовольные нотки.
Квейг предпочел бы дождаться почтового голубя из Суэрсена, но если Ивенна так уверена, лучше отправиться сейчас, пока еще можно часть пути проделать морем:
— Хорошо, я поеду. И все же, не могу поверить.
Известие отказывалось укладываться в голове: Иннуон мертв. В глубине души Квейг надеялся, что Ивенна ошиблась. Могут же эти узы не сработать? Она ведь так давно не видела брата. Он приедет, убедится, что все в порядке, сам переговорит с Иннуоном, уговорит его, что пора заканчивать необъявленную войну. Или, хотя бы попробует убедить. Обычно все их разговоры заканчивались тем, что Квейг принимал точку зрения Иннуона. причем даже не замечал этого до конца спора. Но прошло столько лет… Квейг надеялся, что сумеет настоять на своем. Он выехал следующим утром, на первом попавшемся корабле, как в старые времена — без всякой свиты.
LXXIX
Над башнями замка Аэллин бились в агонии черные флаги. Ванр уже в десятый раз объяснял капитану стражи, что приказы наместницы выполняются вне зависимости от погоды, детских капризов и расположения звезд на небе. Хочет маленький герцог Суэрсен ехать в Сурем, или не хочет — никого не интересует. И да, Аред вас всех побери, одного охранника в сопровождение более чем достаточно! На самом деле Ванр просто боялся отправлять мальчика с охраной. Сам он приехал почти без солдат, все равно он не смог бы взять достаточно, чтобы заставить исполнять свои приказы силой, так что число не имело значения, но и отправлять этих немногих назад в столицу он не хотел. Слишком уж исподлобья смотрели на него слуги в замке. А если приставить к мальчику в охрану местных стражников — они могут свернуть с полпути и отвезти его к кому-нибудь из родичей, или вообще, куда тому захочется. Ванр убедился на собственном опыте, что население Суэрсена хранит верность прежде всего своему герцогу, а уж потом — каменному королю Элиану и его наместнице. Но приказ Энриссы не оставлял выбора — Леар Аэллин должен быть переправлен в Сурем. И, право же, Ванр с нетерпением ждал момента, когда сможет избавиться от мальчишки. Странный ребенок, очень странный. Он ему еще с первого знакомства, тогда, в библиотеке не понравился, но сейчас эта неприязнь возросла вдвойне. Ванр с отвращением вспомнил свой приезд в замок — герцога и его жену похоронили несколько недель назад, управляющий и капитан стражи поддерживали в замке подобие порядка, слуги вяло, как зимние мухи, передвигались по коридорам, стражники стояли через каждые два шага, доказывая старинную поговорку, что кусок хлеба дорог к ужину. Но свое мнение Ванр предпочел держать при себе, столкнувшись с открытой неприязнью местных обитателей. Впрочем, за одно жители замка ему были благодарны — он разогнал всех съехавшихся на похороны родственников, забывших вернуться по домам. Королевская опека раз и навсегда лишила их надежды под шумок получить опекунство. Но никакого доверия к нему не испытывали — приказы выполняли, не отваживаясь на открытый бунт, но медленно и спустя рукава, даже служанка, убиравшая его комнату, и та умудрялась довести Ванра до белого каления. Вопреки всем его распоряжениям, она каждое утро оставляла окно в спальне открытым, и вечерами он дрожал в кровати от холода. А еще это расследование! Ванр не сомневался, что спустя месяц после убийства не найдет никаких следов, но делал все возможное. Никто не смог бы упрекнуть наместницу, что она не приложила достаточно усилий к поимке преступника. Первым делом Ванр допросил стражников, стоявших на воротах — те клялись всеми богами, разве что Ареда не поминали, что ворота в ту ночь не открывались, никто не входил, никто не выходил, вплоть до утренней тревоги, когда обнаружили тела. И попробуй узнай, врут они, или правду говорят: если кого и впустили — теперь не признаются. Ванр два дня просидел над бумагами управляющего — если верить денежным ведомостям, вся прислуга и стражники остались в замке, ни один не уехал, даже личная горничная герцогини, которую та привезла из Айна. Но пускай убийца все еще в замке — как его выведешь на чистую воду? Никто ничего не видел, хотя охрана бдительно стояла на посту, окровавленные следы не вели ни в чьи комнаты, орудие убийства тоже не нашли. И попробуй теперь докажи, что наместница тут не при чем. Утешало лишь одно — никто не сможет доказать обратное. Ведь если Ванр, не приведи боги, случайно поймает убийцу, мало ли что тот расскажет, чтобы спасти свою шкуру.
