LXXXIX
За все эти годы Эрна ни разу не пожалела об утраченной силе. Только потеряв магию, она начала жить по-настоящему. Если раньше она осуждала сестер, посвящавших жизнь борьбе за место в иерархии ордена, то теперь вспоминала о них с сочувствием — им просто не оставалось ничего другого. Всю жизнь грызть черствые сухари и даже не знать, что все остальные люди вынимают по утрам из печки горячий свежий хлеб… О, да, сила по-своему была приятна, Эрна помнила, как все ее естество охватывала теплая волна, поднимающаяся из самых глубин, как нарастал жар, учащалось дыхание, как удары сердца глухим стуком отдавались в ушах. Как это тепло, переросшее в жар, срывалось с кончиков пальцев, уходило в землю, возвращая той живительную силу, и на какой-то миг Эрна становилась землей и золой, зерном и колосом, или же сила взмывало в небо, превращая облака в грозовые тучи, и она становилась водой и льдом, громом и молнией. Каждое заклинание дарило ей миг единения, миг наслаждения, схожего, как она понимала теперь, с тем, что женщина испытывает, соединяясь с мужчиной. И все же, вот уже семь лет Эрна благодарила богов, лишивших ее волшебного дара. Она знала, что не нарушила бы устав по своей воле, и не из страха перед наказанием, или желания сохранить могущество. Бывшая ведьма не посмела бы пойти против воли богов, пожелавших наградить ее даром. Если Эарнир избрал ее посредницей, проводницей своей силы, дал ей возможность помогать и исцелять, хранить и благословлять, то кто она такая, чтобы отвергнуть его дар? Но боги воистину читают в сердцах людей, и Эарнир решил избрать для этой миссии другую, более достойную. Эрна от всей души желала этой неизвестной девочке удачи.
Но семь безмятежных лет остались в прошлом. Семь лет она успешно отгоняла призрак страха: что, если обман раскроется, орден заберет ее у Ланлосса, и она никогда больше не увидит свою дочь? Но этот страх оказался мыльным пузырем, лопнувшим от первого же укола настоящего, подлинного ужаса. Все началось в тот весенний день, когда она сидела на лужайке возле дома, вязала и, время от времени отрывала взгляд от мелькающих спиц, чтобы проверить, не убежала ли Саломэ слишком далеко, не залезла ли босыми ногами в холодный ручей, не забралась ли на такой заманчивый, но весьма неустойчивый камень. Детская фантазия казалось неисчерпаемой в изобретении способов вызывать родительское беспокойство, и Саломэ в этом ничем не отличалась от любого другого ребенка. Но на этот раз девочка сама прибежала к матери, не дожидаясь, пока ее позовут. Ноги были сухие, зато с ладошек капала вода:
— Мама, пошли со мной, ну скорее, пошли, к ручью!
Эрна отложила вязание, поднялась:
— Да что такое?
— Там вода!
— Удивительно верное наблюдение. Ты только сейчас заметила?
— Она теплая и колется! Как иголочками! Совсем не больно, только щекотно немножко.
Они подошли к ручью, Эрна опустила руку в воду — как и следовало ожидать, в начале весны вода в горной речушке была ледяной, летом, впрочем, она не становилась особо теплее. Эрна знала, что холодная вода может в первый момент обманчиво обжигать, но «колоть иголочками»… Саломэ снова запустила обе руки в воду, по ее лицу расплылась недоумевающая, но все равно счастливая улыбка, а у Эрны перехватило дыхание — она уже видела такие лица. Когда маленькие девочки, собранные со всех концов империи, оказавшиеся в школе ордена Алеон, успев выплакать все слезы по маме и дому, впервые ощущали в себе силу, под руководством мудрых наставниц. Когда непонимание и удивление постепенно уступало место радости от прикосновения силы, и после память об этом ощущении помогала пройти через сложное, порой изнуряющее обучение. Вода всегда первой раскрывала свои силы перед ученицами, воздух и земля шли следом, а огонь поддавался считанным девочкам, самым одаренным, способным выдержать враждебную стихию и усмирить ее. Они потом становились старшими сестрами, управляющими орденом. Эрна не принадлежала к их числу — она скорее побаивалась огня, слишком уж жадной казалась эта стихия, что ни дай — пожрет и потребует добавки. Она позвала дочку:
— Саломэ, вода холодная. Пойдем домой, ты простудишься.
Эрна первый раз в жизни солгала дочери: теперь, познав силу воды, девочка могла бы купаться в проруби без всякого вреда для здоровья. Саломэ подняла ладони, капли воды заискрились в солнечных лучах, словно стразы на перчатках придворной дамы. Весь остаток дня девочка была необычайно задумчива, и Эрна знала, что занимает мысли ее единственной дочери, знала, и ничего не могла изменить. Бывшая ведьма боялась объяснить девочке, что с ней происходит, боялась привлечь ее внимание к силе, отдавшись бесплодной надежде, что произошедшее сегодня — случайность. Увы, она знала, что однажды проявившись, магическая сила не исчезает сама по себе. И знала, что рано или поздно орден найдет ее дочь. Они всегда находят девочек, наделенных даром, в герцогских дворцах и крестьянских развалюхах, в храмовых школах и швейных мастерских, на рабовладельческих рынках Кавдна и в шатрах варваров. Не спрячешься и в Инхоре. Теперь Эрна знала, кому боги передали ее силу, и, признавая их мудрость, была готова выть в голос от несправедливости. Ну почему, почему именно ее дочь?! Эарнир не поскупился, наделяя маленькую Саломэ магическим даром: цветы на нескольких клумбах перед домом расцветали, стоило девочке к ним только прикоснуться, к лету она научилась призывать птиц, они без страха садились к ней на плечи, а осенью она впервые смогла разогнать тучи. К страху, что девочку заберет орден, прибавился еще один — что орден ее не заберет. Сколько раз Эрна слышала во время обучения, что их забирают из родных домов для их же блага. Что если позволить ребенку, наделенному магическим даром пользоваться им, не пройдя обучения — девочка сожжет и саму себя, и окружающих, что сила Эарнира, дарящая жизнь, может так же и убивать, и только орден способен направить маленьких волшебниц на верный путь. И сейчас, наблюдая, как в ее дочери пробуждается сила, Эрна сомневалась, что сможет научить ее всему, что должна знать и, самое главное, уметь белая ведьма.
Она и сама не знала, почему до сих пор не поделилась своими тревогами с Ланлоссом. Наверное, хотела уберечь его от горького ощущения бессилия, от первого в жизни поражения. До сих пор Ланлосс Айрэ всегда побеждал, но человек может сражаться с другими людьми, может даже победить магов, но способен ли человек одержать победу над богом? Маги когда-то смогли, но те времена давно уже остались в прошлом, на страницах священных книг, теперь и помнить-то об этом — ересь. Пусть это будет ее битва и ее горечь. Ланлосс все равно не в силах помочь. Но время шло, и Эрне все труднее становилось удерживать в себе растущее беспокойство, разглаживать морщинки, прорезавшие лоб, улыбаться. Она совсем уже было решилась обо всем рассказать — но Ланлоссу пришлось уехать в столицу вместе с герцогом Квэ-Эро. Теперь к беспокойству за дочь прибавилась тревога за любимого человека. Ланлосс ничего не скрывал от Эрны, и она понимала — дело может обернуться мятежом. Первым мятежом за последние шестьсот лет. Она даже не могла винить Квейга — он защищает свою семью, но подумал ли герцог в горячке принятия решений, сколько чужих семей он разрушит? И Эрна грустно усмехалась своей наивности: кого и когда волновало чужое горе, если свое уже стоит на пороге, и постучало в дверь? Порой на свет появлялись такие люди, но все они давно уже внесены в скрижали святых. Мужчины уехали, и Эрна осталась наедине со своими опасениями и ожиданиями. Саломэ же словно и не заметила, что отец уехал, первый раз на ее короткой памяти. Она и на мать теперь обращала мало внимания, погрузившись в какую-то свою жизнь, непонятную взрослым. Порой Эрне казалось, что ее место рядом с дочерью занял кто-то невидимый и непостижимый, и он уводит девочку по дороге, известной только ему самому. Эрна пыталась разговорить дочь — но наталкивалась на стену искреннего недоумения. Саломэ не понимала, что беспокоит маму. Она не задумывалась над своими новыми умениями, просто пользовалась ими: заставляла траву расти, а воду — застывать ледяными фигурками, цветы, сорванные ее рукой, не вяли неделями, а престарелая кошка, доживавшая свой век на печке, резвилась как котенок, бегала за веревочкой, хотя и была на пару лет старше маленькой хозяйки.
