Ванр вскочил и нервно зашагал по комнате. Что же этому парню оставалось? Только найти место в богатой семье, где был нужен библиотекарь или наставник для детей. Да еще в такой семье, где вопросов задавать лишних не станут, и слепого не обидят. Но наставником — это вряд ли, детей в таких семьях абы кому не доверят, рекомендации нужны, а вот в библиотеку — очень может быть. В те времена храмы Аммерта не одобряли частных библиотек и не позволяли своим жрецам работать на сторону. Впрочем, они и сейчас не изменили своего мнения. Теперь нужно заново поднять храмовые архивы, в которых перечислены крупнейшие частные библиотеки, и проверить, в какой из них двести лет назад появился новый библиотекарь, если, конечно, это еще можно выяснить. Но Ванр и без архивов понимал, что круг подозреваемых весьма узок. Только очень богатые люди могли позволить себе такую роскошь — мало того, что целую библиотеку завести, так еще и библиотекаря нанять. Ванр и сам до конца не понимал, зачем ему обязательно нужно узнать судьбу изгнанного хранителя, а уж тем более, его ученика. Но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что в этом может быть смысл, да и потом, наместница советовала не повторять чужих ошибок. Самое время совершить парочку своих, по крайней мере, никто не сможет обвинить Ванра, что он приложил к поискам недостаточно усилий. Знать бы еще, что в этой книге такого особенного, что она и эльфам, и наместнице позарез нужна. За время поисков Ванр перерыл все существующие описания погребальных обрядов, в надежде найти хотя бы упоминание о таинственном тексте. Он успел выучить старое наречие, постоянно чихал от пыли и щурился от рези в глазах, но так и не понял, чем описанные церемонии погребения отличаются от той, что они ищут. Несколько книг, наиболее подходящих под скудное описание, он принес наместнице, но она с разочарованием вернула их обратно, пролистав. Аред до сих пор не вернулся, конец света не наступил, ввозная пошлина на кавнднийские благовония не понизилась. Ванр был вынужден признать, что все его находки оказались не тем, что хотела заполучить Энрисса. Он несколько раз намекал наместнице, что ему было бы гораздо легче добиться успеха, если бы он точно знал, что и зачем ищет, но Энрисса по-прежнему хранила загадочное молчание.
VI
О своем приезде Квейг пожалел в первый же день, за обедом в узком семейном кругу. За небольшим круглым столом на открытой террасе обедали всего четверо, не было даже слуг, вторую перемену блюд поставили на маленький боковой столик, под которым полыхала жаровня. Молодой человек проголодался с дороги, но кусок не лез в горло — напряжение, повисшее между Иннуоном и Ивенной, казалось ощутимым. Девушка сидела, уставившись в тарелку, время от времени поднося пустую вилку ко рту, Иннуон много и неестественно оживленно разговаривал, натянуто острил. А Соэнна словно не замечала ничего вокруг — она мечтательно улыбалась, потягивая холодную воду из бокала, Квейг слышал, как позвякивают кубики льда. Сначала он честно пытался создать подобие общего разговора, но Ивенна отвечала коротко, по большей части «да» или «нет», Соэнна предпочитала вежливо кивать, а Иннуон слышал только себя. В конце концов, Квейг навалил на тарелку гору жареного мяса и сделал вид, что утоление голода — единственное, что интересует его в данный момент. Ивенна, не дождавшись десерта, отодвинула тарелку и ушла, вежливо простившись с гостем, но не сказав ни слова брату. Соэнна через некоторое время последовала ее примеру, и мужчины остались одни. Иннуон оборвал на полуслове очередную остроту, плеснул себе вина, залпом выпил, преувеличенно осторожно поставил бокал на стол и мрачно заметил:
— Да, вот так.
Квейг молча допил свое вино — время для серьезного разговора еще не пришло, но он успел догадаться, что Иннуон пригласил друга в гости не для того, чтобы показать окрестности.
Дни казались зернами с одного колоса: тягостные семейные трапезы, молчаливые женщины — одна очевидно несчастная, другая — совершенно счастливая, охота, а по вечерам — опустошение винного погреба. Никогда раньше Квейг не видел, чтобы Иннуон столько пил. Он попробовал предложить другу развеяться — съездить навестить Ланлосса, но Иннуон только отмахнулся: мол, Ланлоссу не до гостей, да и потом, навещать должника — значит оказывать тому недоверие. Квейг не стал настаивать, решив, что если все так и будет продолжаться — махнет через горы, не пробыв в гостях и двух недель. Казалось, что они испытывают друг друга на прочность: Квейг упорно не задавал вопросов, предоставляя Иннуону самому сказать все, что его гнетет, а герцог Суэрсен, по каким-то своим соображениям, не желал начинать разговор первым. Квейг попытался было поговорить с Ивенной, но, похоже, умение избегать нежеланных гостей передавалась в роду Аэллин по наследству. Квейг выдержал ровно неделю такого гостеприимства и начал собираться в дорогу. Иннуон заглянул к нему вечером перед отъездом, принес проигрыш — солидную глиняную бутыль вина, запечатанную сургучом, и предложил посидеть на прощание у него в кабинете. Квейг хмыкнул, посмотрев на бутыль — тут получасом не отделаешься, но отказываться не стал: может, Иннуон, наконец, перестанет в прятки играть и объяснит, зачем ему понадобился этот дружеский визит.
Кабинет Иннуона разительно отличался от кабинета отца Квейга, где он до сих пор не осмелился ничего поменять. «Железный пес» предпочитал строгий армейский стиль, хотя сам никогда не воевал, и в комнате, где он занимался делами, было только самое необходимое: стол, стулья, полки. А Иннуон прежде всего ценил удобство. Первое, что притягивало взгляд в необычной пятиугольной комнате — огромный камин с фигурной решеткой. Самое большое из трех окон было витражным, но очень странным, Квейг впервые видел подобный витраж: без металлической оправы, стекла каким-то образом сплавлялись, переходя одно в другое, никаких ярких цветов. Витраж казался почти прозрачным и отливал холодной голубизной. Под определенным углом можно было разглядеть корабль с искрящимися парусами, танцующий на волнах, но с любой другой точки стеклянная картина казалась просто мозаикой из светло-голубых, белых и серебристых пятен, слившейся в одно прозрачно-холодное целое, как лед, покрывший поверхность озера. Иннуон улыбнулся:
— Нравится?
— Нравится. Только очень странно.
Квейг на самом деле имел ввиду корабль — он мало что понимал в искусстве, и, хотя никогда раньше не видел такого витража, не посчитал это чем-то необычным — мало ли чего он не видел. А вот в кораблях герцог разбирался, и мог поклясться, что такой парусник существует только в воображении мастера. Но какой же красавец, какие контуры! Он еще раз посмотрел на витраж, запоминая корабль, вернется в комнату — зарисует. А Иннуон провел рукой по стеклу:
— Такой только один и есть, мастер его всю жизнь делал, учеников и близко не подпускал. Никто не знает, как ему удалось без оправы обойтись, — герцог помолчал и добавил, — это любимый витраж Ивенны. Квейг кивнул, хотя и не понимал, почему любимый витраж сестры должен украшать кабинет брата. Иннуон открыл спрятанный в стене шкафчик и достал бокалы:
— Да ты садись, Квейг, не стой.
Герцог Квэ-Эро послушно придвинул к себе ближайший стул с островерхой спинкой, но Иннуон, уже отбивший сургучное горлышко бутыли остановил его:
