Иван должен просто учиться, чтобы мама знала: хотя бы у Вани всё нормально.
Поэтому, когда в сентябре кадет Царицын попался на самоволке, было особенно страшно, что выгонят из училища. Мама бы этого не пережила. В госпитале сказали, что отцу можно отключать аппарат искусственного дыхания, потому что шансов выжить — никаких. Дескать, у них во всём Ростове нет ни одного нейрохирурга, способного сделать такую сложную операцию. А из столицы, из госпиталя Бурденко, ради простого лётчика никто не приедет. Ваня с досадой пнул ботинком ледышку.
Мама упросила не отключать аппарат ещё неделю, бросилась в Москву. За неделю продала квартиру в Балашихе, ту самую, где прошло Ванино детство, и начала искать врачей, готовых за деньги поехать в Ростов. Каким-то чудом нашла удивительного человека по имени Глеб, который лет десять назад работал в знаменитой швейцарской клинике профессора Десенбриака (Ваня почему-то намертво запомнил фамилию). Глеб согласился слетать в Ростов и сделал отцу операцию.
Мама перебралась в Ростов, сняла там комнату и каждый день ходила к бате. Собиралась увезти его в Москву, но врачи не разрешали, опасаясь ухудшения. И мама жила в Ростове уже больше года.
Ванька закинул голову и грустно улыбнулся рыжим фонарям. Завтра у Ваньки шестнадцатый день рождения!
Да, мама крепко натерпелась, пока была беременна Ваней. Чудом в живых осталась. Отец служил в 368-м штурмовом авиаполку, летал на «СУ-25», кидал фугасы на укрепления «духов» в горах. Мама жила в городке лётчиков. «Сильная была и глупая», — вспоминала мама, рассказывая Ване о том, что в городке часто отключали воду и приходилось носить вёдра от колонки в конец улицы. После очередного марш-броска по воду мама почувствовала себя плохо — её увезли в городскую больницу и начали делать уколы, чтобы Ваня не родился раньше времени. Полежала мамочка всего пару дней, и тут такое началось!
Был июнь 199… года. Рано утром, ещё до врачебного обхода, на улице затрещало, точно новогодние петарды забахали. Снизу кто-то завизжал, и тут начали страшно топать по этажам. Потом ворвались сытые, бодрые горцы в новеньком камуфляже, начали палить в потолок. Это были абреки «безумного Шамиля», геройски захватившие в плен больных и беременных.
В тот день о существовании больницы в пыльном южном городе узнал весь мир.
Вместе с другими, мама оказалась в заложниках и мужественно пережила двое суток в захваченном корпусе. К счастью, никто не донёс «духам», что она — жена лётчика. Иначе — мгновенная казнь.
Раньше, в детстве, Ваня любил расспрашивать маму об этих днях. Часто представлял себе, как мужественно держалась мамочка и, наверное, других утешала. Теперь, когда вырос и узнал, что обычно делают «духи» с пленными женщинами, охота расспрашивать отпала напрочь. Мама очень красивая, на фотографиях у неё была толстая золотая коса, ниспадавшая до пояса. Теперь Ваня понимал, почему мама обрезала косу там, в больнице. С тех пор не отпускала волос, а после отцовского ранения ходила в сером бабушкином платке.
Теперь мама звонила в училище раз в неделю, всегда по субботам, и разговаривала с Ваней спокойным, ровным, казалось, совершенно чужим голосом. Говорила всегда одно: отец идёт на поправку. Врачи абсолютно уверены. Они оба скоро вернутся в Москву.
А бедный папка так и жил вот уже сколько времени между светом и тьмой, он был сильный, он не сдавался и ни за что не умирал.
Ваня знал, что отец не сдаётся ради них, чтобы они не плакали. Он яростно отбивался от смерти, но и в жизнь его не пускали.
Царицын скорее поискал глазами какую-нибудь рекламу — отвлечься. Да-а… Отвлёкся на славу. Реклама попалась настолько гадкая, что Ваню передёрнуло. Голый негритос с косичками рекламировал мужской гель для бритья ног. Тьфу.
Воронка имени В.И.Ленина засосала кадета Царицына в подземку. Он сбежал по железным ступеням.
Папина «Сушка» взорвалась сразу после взлёта с родного аэродрома. Прямо над озером Буйвола, где водились отличные караси. Специально ведь так подстроили, гады! Чтобы у папы было поменьше шансов выжить, если успеет катапультироваться.
Все отцовы друзья говорили, что папке отомстили «духи» — за семейку маньяка Шамшуддина. Подкупили «шакала» — кого-то из аэродромных начальников. И поставили папе «привет» на машину.
Иван знал, что у отца был целый полк абреков-кровников из клана Шамшуддина, правой руки «безумного Шамиля». Это была история, которой Царицын очень гордился, хотя папка о ней не рассказывал.
Зато рассказал, со всеми подробностями, старейший папин друг, дядя Коля Соловьёв. В тот самый день, когда «духи» разорили будённовский роддом, у капитана ВВС Дениса Царицына был боевой вылет. И вот отцу передали записку от знакомого ГРУшника, лейтенанта. Этот лейтенант был очень благодарен папе за один мужской поступок, который батя совершил ещё в молодости. В записке значилось лишь несколько цифр — координаты дома на окраине горного аула.
В доме, по данным ГРУ, собралась орава вооружённых и гордых мужчин, которые съехались из разных районов Чечни и Дагестана, чтобы поздравить с 90-летием местного старейшину. Юбиляр приходился террористу Шамшуддину родным дедушкой.
И папа немного отклонился от курса, чтобы передать подарок клану Шамшуддина. Двадцать восемь бандитов в едином порыве сделались шахидами. Правда, в свой шахидский рай они были доставлены в разобранном виде, россыпью. Уважаемый юбиляр, который в молодости активно сотрудничал с гитлеровцами, тоже получил по заслугам: как говорится, награда нашла героя. Женщин не пустили пировать с абреками, поэтому невиновные не пострадали — но папу, разумеется, всё равно судили за «преступную халатность», повлекшую случайный пуск боевой ракеты. Даже запретили летать — впрочем, ненадолго: через четыре года в стране сменился президент, и Отчизне вновь понадобились опытные пилоты.
«Духи» охотились на папу шесть лет, наконец, добились своего. Ваня представлял себе поганые лица тех, кто получал от абреков деньги за установку бомбы, и тех, кому заплатили за прекращение дела.
Эти твари имели наглость носить русские погоны. Они до сих пор служат в русской армии.
«Немного подождите, — Ванька шмыгнул носом, — я вырасту и стану генералом. Не тупым и продажным, а настоящим, как в царские времена. Пусть вокруг будет враньё и предательство. Я буду твёрд. Спокоен, как отец. Я докажу, что имперский дух неистребим. И сволочей, устроивших покушение на папину жизнь, мы обязательно найдём. Я весь Кавказ лобстером поставлю, но «духи» узнают: России дорога жизнь каждого офицера. Мы не позволим взрывать себя на собственных аэродромах».
Подземка выплюнула кадета в районе ВВЦ. Знакомый гадюшник у павильона потянулся к Царицыну своими вялыми противными щупальцами:
— Мом-ментальная лотерея. Пок-купаем билеты…
— Добрый вечер! Поздравляем, Вы выиграли пылесос!
— Молодой человек, хотите узнать о боге?
— Сынок, ну купи сигаретки!
Царицын не успел объяснить старушонке, что не курит принципиально. Бабушка вдруг задёргалась, подхватила сумку и кинулась прочь. Да поздно. То не ясный сокол налетел на стаю утиц — милицейский сержант, белобрысый и стройный, приятной славянской наружности, будто соскочивший с ампирного советского плаката, устроил облаву и начал привычно и нагло вышибать из тщедушных продавщиц мятые десятирублёвки.
