Они снова двинулись в путь. Певчие пташки летали у них над головами, и Эскива действительно выпустила из арбалета пару стрел, но никого не убила, надулась и спрятала арбалет обратно в седельную сумку.
Постепенно Гайфье развеселился. Прогулка проходила спокойно, никакие злодеи не тревожили ни королеву, ни ее спутников. И Эскива впервые за долгое время выглядела по-настоящему беспечной.
– Я готовлю эскизы для гобелена «Сто сельских радостей», – сообщила королева, весело вертя головой и озирая окрестности. – Цветы, птички, но главное – любовные сценки между поселянами. И всякие шутки. Я уже придумала довольно много разных, но хочется сделать более достоверно.
Ренье представил себе работы Эскивы, странные фигуры и образы ее картин. Что, интересно бы узнать, она называет «достоверным»? Впрочем, Ренье не мог не признать: фантастические существа, изображенные маленькой королевой, выглядели вполне жизнеспособными. Встретишь такое в действительности – даже не испугаешься.
– Мне нужны впечатления, – добавила Эскива, привставая на стременах. – Там сенокос.
Она направила коня на широкую поляну, открывавшуюся в лесу. Там действительно стоял огромный стог, над которым уже был сооружен навес от дождя.
– Жаль, поселяне ушли! – сказала Эскива.
– Могу заверить ваше величество, – проговорил Ренье, поравнявшись с нею, – что это только к лучшему. Созерцая природу и плоды человеческого труда, ваше величество без труда представит себе благообразных юношей и девушек, в то время как реальные поселяне суть вонючие мужланы…
Эскива захохотала.
– Да знаю я, знаю! Я ведь их тоже видела… Они бывают забавны. И далеко не все вонючие. Вот мой брат – он же наполовину поселянин, да?
Гайфье чуть раздул ноздри, готовясь обидеться, но у него не получилось: дуться на Эскиву, когда та в отменном расположении духа, не удавалось еще никому. Она весело затормошила брата:
– Ладно тебе, давай, изобрази поселянина! Хочешь, я тебе помогу?
Она соскочила с коня, и Гайфье последовал ее примеру.
– Мне нравится, как соломки отсвечивают на солнце, – восхищенно произнесла Эскива. – Очень живой золотой цвет. И фактура как у крупной нити. Отличный фон для сценки…
Она обернулась к Гайфье и вдруг бросила его в стог.
– Вот тебе! – торжествующе вскрикнула она, прыгая в сено рядом с ним.
Она зарылась лицом в душистое сено, втянула ноздрями аромат и оглушительно чихнула. Гайфье пошевелился рядом, сел и тоже расчихался.
– А еще в сене водятся мыши, – сказала Эскива. – Давай поищем?
Она сунула руку поглубже в сено и пошарила там, но никаких мышей не обнаружила.
И тут Эскива встретилась глазами с Ренье. Тот стоял очень бледный и, не отрываясь, смотрел на стог. Что-то в выражении его лица испугало Эскиву, ее хорошее настроение пугливо улетучилось.
– Что? – тихо спросила она. – Что случилось? Что вы там увидели?
Вместо ответа Ренье подошел к королевским детям и вытащил из сена то, чего они не замечали. Совсем рядом с Гайфье, меньше, чем в ладони от его левого плеча, из стога чуть высовывались острые вилы. Если бы Эскива толкнула брата чуть левее, вилы пропороли бы его насквозь и прошли бы сквозь легкие и сердце.
Ренье выдернул вилы и отбросил их в сторону вместе с большим клоком сена.
Эскива ошеломленно следила за ним. Когда вилы вонзились в землю, подрагивая тяжелым древком, Эскива вдруг громко разрыдалась. Гайфье осторожно обнял ее за плечи.
– Все ведь обошлось… не плачь.
– Я чуть не убила тебя! – всхлипнула сестра. – Как такое могло случиться?
– Так ведь не случилось…
– Но могло! – Она уставилась на него полными слез глазами. – Я толкнула тебя в стог, а там были эти вилы…
Она содрогнулась всем телом. Ренье заметил вполголоса:
– Такое иногда случается. Люди так устают, что забывают в стогу вилы или грабли… Случается, кто-нибудь по неосторожности и напарывается. Мне рассказывали. Бывают подобные истории.
– Это не тема для гобеленовой картинки, – сказала Эскива, пытаясь улыбнуться. И добавила: – Я хочу уехать отсюда. Поскорей!
Они сели на коней и покинули полянку. Время от времени по телу Эскивы пробегала дрожь, и было очевидно, что девочке не по себе. То и дело она находила руку брата и стискивала ему пальцы.
Ясный день, как будто разделяя испорченное настроение Эскивы, вдруг померк. За полчаса погода переменилась, небо затянуло облаками – высокими, пропускающими солнце, но сплошными, так что вместо синевы над головой теперь простиралась сплошная белизна. Затем начала сгущаться темнота. Собирался дождь.
– Куда мы едем? – решился спросить Ренье.
Эскива наполовину обернулась к нему.
– Почем я знаю? – ответила она задумчиво. – Мне хотелось выбраться за город в хорошей компании. Кто-нибудь возражает?
– Нет, – отозвался Ренье, – но я просто хотел бы знать, куда мы направляемся.
– Что, непременно нужна какая-то цель? – прищурилась Эскива.
– Цель, возможно, и есть, но всегда проще достигать духовных целей, когда отмечена цель материальная, – сказал Ренье.
– Почему? – требовательно спросила королева.
– Потому что материальная цель отвлекает наших незримых врагов от цели духовной. И пока наши незримые враги пытаются помешать нам попасть в определенную точку пространства, мы беспрепятственно совершенствуемся духом и даже начинаем кое-что понимать в жизни, – объяснил Ренье.
– Четко и ясно, – хмыкнула Эскива. – Осталось выяснить, кто наши незримые враги.
– Это остается тайной, – сказал Ренье. – На то они и незримые. Некоторые люди называют их «судьбой».
– А вы? – Эскива с вызовом смотрела на Ренье.
– Я их никак не называю, – сказал Ренье. – До сих пор с ролью собственного врага успешно справлялся я сам.
– Тише, – вдруг вмешался Гайфье.
Они не сразу замолчали, увлеченные словесной игрой, но когда стихли, то услышали вдруг едва различимый шорох в кустах. Пробежал ветер, пригибая траву, но листья, потревоженные кем-то, кто скрывался в чаще, шевелились иначе – не так, как от прикосновений ветра.
– Там кто-то есть, – одними губами произнесла Эскива.
Ренье кивнул и потянул из ножен шпагу. Гайфье вынул свой арбалет – не наполовину игрушечный, как у сестры, а самый настоящий. Зарядил его, положив на тетиву две короткие тяжелые стрелы.
Эскива остановила коня. Ее спутники осторожно двинулись в сторону кустов. Не сговариваясь, они разделились, обходя неведомое, притаившееся в темноте, с двух сторон.
