– Ты думаешь, что сможешь подобраться ко мне незаметно? – спросил мальчик.
Дрогон вздрогнул, но не позволил улыбке исчезнуть. И промолчал.
– Нападай, – потребовал Онфруа.
Дрогон сделал молниеносный выпад.
Онфруа принял удар на скрещенные клинки.
– Повтори, – велел он, чуть сместившись влево. – Ну, давай. Я по хватке чувствую, что ты – бывший солдат. Давай же, солдат! Действуй! Убей подростка с завязанными глазами!
Дрогон почувствовал, что у него от напряженной улыбки начинают болеть скулы. Он снова напал. Улыбка превратилась в оскал – сын Элизахара отбил и этот удар. А затем перешел в атаку сам. Он слышал каждое движение своего противника, угадывал каждое его намерение. Это казалось каким-то волшебством.
Дрогон отскочил, перевел дыхание. Онфруа в тот же миг очутился рядом. Он нанес удар сразу обоими мечами – в плечо и в горло. Казалось, нет силы в мире, способной противостоять этому удару. И Дрогон упал, захлебываясь собственной кровью, а Онфруа отбежал в сторону и вдруг протяжно, жалобно всхлипнул.
Ренье подошел поближе. Онфруа сразу перестал плакать и вскинул голову:
– Кто здесь? Господин Ренье?
– Да, – ничему уже не удивляясь, отозвался Ренье.
– Подайте мне мои мечи, пожалуйста.
Ренье повиновался. Он наклонился над убитым Дрогоном, чтобы извлечь мечи из тела и обтереть их от крови. У мертвеца было удивленное лицо. В полумраке оно казалось почти детским. Наверное, оттого, что Дрогон не носил бороды. А может быть, дело в улыбке, которая не успела сойти с губ.
Ренье выпрямился и, с мечами в руках, повернулся к Онфруа. Мальчик по-прежнему стоял с завязанными глазами. Он беспокойно повернул голову в сторону Ренье, протянул руку, почти безошибочно угадав направление.
Радихена находился поблизости – пеший, с лошадьми в поводу.
И тут серый воздух ожил. Нечто подвижное появилось в нем, нечто стремительное, жадно ищущее цель. Ренье даже не понял, что происходит: он еще не отошел от впечатления, которое произвела на него схватка между рослым солдатом и незрячим юношей. Онфруа, как бы ни был он чуток и быстр, уже не успевал уклониться от смерти, летящей прямо ему в грудь.
Кинжал, брошенный с яростной силой, рассекал пространство и неуклонно приближался к мальчику.
Выпустив поводья, Радихена рванулся к Онфруа, чтобы оттолкнуть его в сторону, и вышло так, что он закрыл мальчика собой. Единственный из троих Радихена успел вовремя: в последний миг лезвие вонзилось ему в живот. Ренье подбежал к нему и подхватил под локти, но было уже поздно.
Закусив губу, чтобы не закричать, Радихена молча опускался на колени. Ренье помог ему лечь. Онфруа, бледный под повязкой, все так же стоял рядом. Ренье поднял к нему лицо:
– Не нужно мешкать. Догоните Адальбергу. Где ваши люди?
– Они найдут меня. – Голос Онфруа прозвучал на удивление спокойно. – Они всегда неподалеку.
– Схватите ее, – повторил Ренье. – Ее нельзя оставлять на свободе. Пока она жива, она останется угрозой для вашего отца. И для вас.
Онфруа свистнул, и конь подбежал к нему. Мальчик схватился за гриву и легко забрался в седло. Как по волшебству, справа и слева от него появились оба егеря.
Не оглядываясь, все трое поскакали прочь из деревни. Ренье остался с Радихеной.
Они не разговаривали. Ночь проходила медленно – как будто кто-то неторопливо тянул у них над головами бесконечный кусок черного бархата. Деревня казалась мертвой: ни в одном окне не мелькал огонек, не слышно было ни одного голоса, молчали даже собаки. На рассвете Радихена попросил пить, и Ренье достал для него воды из колодца. Радихена сказал:
– Спасибо.
Он еще дождался рассвета.
* * *
Адальберга скакала прочь из деревни, не разбирая дороги. Всем своим естеством она ощущала погоню. Сын Элизахара, сын проклятого Элизахара, упрямое, ненавистное отродье, – он не отступится. Он будет преследовать ее до тех пор, пока не схватит и не вручит своему отцу как долгожданный трофей. И никому не известно, как поступит с ней Элизахар. Герцог Ларра – из тех, кто в состоянии публично повесить женщину.
Адальберга не боялась смерти – она давно превратила в подобие смерти собственную жизнь, – но одна лишь мысль о том, что она может, беспомощная, оказаться в руках своего врага, приводила ее в ужас.
Только у Элизахара мог родиться такой сын. Онфруа вызывал у Адальберги почти суеверный ужас. Ребенок, способный с завязанными глазами убить мужчину, шел по ее следам. Он наступал ей на пятки, дышал ей в спину. Нет, он не отступится.
Адальберга бросила лошадь и побежала сквозь чащу. Она торопилась к болотам. Там есть островок, на котором можно отсидеться. Когда-то, целую вечность назад, ей показал это укромное местечко Эмилий. Здесь они уединялись, когда хотели побыть вдвоем. Никого из своих любовников Адальберга не приводила сюда. Это место оставалось для нее священным – оно было связано с памятью Эмилия, ее первого мужчины, ее единственной любви.
Воспоминание об Эмилии едва не сделало ее слабой. Она остановилась, чтобы перевести дыхание. Она успеет, если побежит по дороге. Она доберется до едва заметной тропки и свернет на нее, и никто не отыщет ее в трясине.
Адальберга выскочила на поляну и сломя голову понеслась по ней, направляясь к мощеной дороге.
И вдруг она оступилась и полетела вниз. Первым ее чувством было сильнейшее удивление. Не испуг, не злость, а именно удивление: ведь она точно знала, что здесь нет никакого оврага, никакой пещеры. В конце концов, она же выросла в герцогстве Ларра, здесь прошло ее детство, здесь она переживала лучшие дни своей юности! Здесь нет никакой ямы. Никогда не было.
Но яма была, и Адальберга упала на самое дно. Она ударилась спиной о землю, и весь дух из нее вышибло. Ей пришлось долго собираться с силами, чтобы перевести дыхание. А когда она открыла глаза, то увидела над собой не вечернее небо, а косматую образину с разинутой пастью.
Утопленные в гнилом тумане красные глаза медленно вращались, рассматривая женщину. Адальберга быстро отползла к стене и попробовала выбраться на волю. Она не стала тратить сил на крики. Зачем? Лишние звуки только привлекут к ней тех врагов, что наверху, и раздразнят того врага, что прямо перед ней.
Может быть, она еще успеет. Серые чудовища из приграничья плохо видят в человечьем мире и не сразу понимают, что перед ними добыча. Она еще может успеть спастись.
Адальберга хваталась руками за корешки, выступающие из почвы, но корешки рвались; она впивалась ногтями в стенки ямы, но ногти ломались, комья земли крошились, и Адальберга, едва забравшись на высоту в половину человеческого роста, снова опускалась на самое дно.
Рваный туман, окутывавший чудовище, как бы заменяя ему шерсть, чуть разошелся в стороны. Высвободились когтистые лапы, сильно согнутые в локтевых суставах. Зверь присел, собираясь прыгнуть.
