– Матушка! – вырвалось у него.
Женщина широко раскрыла рот, помедлила и закричала, медленно, надсадно:
– А-а-а…
Неожиданно Бальян понял, что это – Ибор, мать Аваскейна. Ее сходство с обезумевшей и растолстевшей Эмеше было пугающим.
– Ты убил его! Ты убил его! Ты убил его! – монотонно повторяла Ибор. – Ты убил его!
– Вы этого хотели, молодой господин? – прошипел слуга дюжего сложения, видимо, тот, что открыл Бальяну дверь. – Она завывает уже час.
– Это навсегда, – пробормотал Бальян.
– Что вы говорите? – не понял слуга.
– Она больше не оправится, – сказал Бальян. – Она как моя мать.
– А что ваша мать? – Слуга выглядел удивленным.
– Сошла с ума.
Слуга плюнул.
– Бедный герцог Вейенто, вот что я вам скажу, молодой господин. Он заслуживает лучшего, потому что сам он всегда желал только одного: счастья для своих подданных. Поверьте мне.
Бальян молча смотрел на кричащую Ибор. Люди любили Вейенто. О нем с самой искренней преданностью говорили в рабочих поселках, и даже гномы отзывались о герцоге не без уважения.
Но Бальян держался другого мнения. Он считал Вейенто интриганом и самодуром, не лучше растленных аристократов с юга. Правда, никто не спрашивал у юноши – что именно он думает о своем отце. Однако у Бальяна хватало характера не поддаваться на чужие уговоры.
Смерть Аваскейна пошатнула уверенность Бальяна в собственной правоте. Впервые в жизни он почувствовал, как его решимость стоять на своем дала трещину.
Глава четырнадцатая
ПРИЗРАК ТАВЕРНЫ «СЕРДЦЕ И ГВОЗДЬ»
Одна из комнат в таверне «Сердце и гвоздь», что располагалась в одном дневном переходе от столицы, считалась «нехорошей». Точнее, большую часть года комната была самой обыкновенной, а «нехорошей» становилась только время от времени. И сейчас как раз наступило такое время.
Так хозяин таверны и объявил некоему толстяку, который пожелал остановиться в «Сердце и гвозде» на одну ночь.
– Сегодня не подходящая лунная фаза для того, чтобы сдавать эту комнату, а прочие все заняты.
Толстяк смотрел на хозяина гневно. Толстяк отдувался, обмахивался большим синим платком, и казалось, что каждая крупная капля пота на его складчатом лбу отливает индиго.
– Мне ведь нужно где-то переночевать? – вопросил толстяк.
Хозяин ответил утвердительно.
– А здесь, если только вывеска не лжет, – постоялый двор? – продолжал настаивать толстяк.
– Именно так, господин хороший, но у меня все комнаты сейчас действительно заняты, кроме одной, а нынче не подходящая фаза…
Хозяин оказался человеком не менее упорным, нежели постоялец.
– Если пожелаете, могу приготовить для вас постель в общем зале, – добавил он. – Двое господ уже согласились, так почему бы не согласиться и вам?
– Проклятье! – взревел толстяк. – По-вашему, мне стоит равнять себя с какими-то извозчиками, что спят у вас на полатях вповалку? За кого вы меня принимаете? У меня есть деньги!
– Господин хороший, – терпеливо произнес хозяин, – я не могу взять ваши деньги, потому что, ежели я сдам вам ту комнату, вы сами же потребуете эти деньги назад… Если вообще сможете что-то требовать, – прибавил он многозначительно.
– Да что там у вас в этой комнате? – вопросил толстяк. – И если «оно» там существует, почему вы от «него» не избавитесь? Клопы там, что ли?
Хозяин вздохнул.
– Клопы, господин хороший, никак не зависят от лунных фаз…
И вполголоса заключил:
– Нет, у меня там призрак…
Толстяк сперва ошеломленно молчал, а потом широко разинул рот, словно намеревался проглотить хозяина вместе с его фартуком, засаленной повязкой на голове и встревоженной физиономией.
Наконец, обретя дар речи, толстяк внушительно произнес:
– Послушайте, милейший. Меня зовут Маргофрон. Тесьма, ленты, пуговицы. Пятнадцать лет неустанного труда. И вот наконец у меня достало известности и средств сделать заказ у королевских мастериц. Вам понятно, что это означает?
Хозяин кивнул:
– Что вы потратили кучу денег и намерены как можно скорее забрать готовые изделия, дабы выставить их в своем магазине с соответствующим сертификатом. Это поднимет ваш престиж и все такое.
– Именно. – Маргофрон шумно выдохнул. – Вы точно все поняли. Я сам настаивал на том, чтобы заказ был выполнен точно в срок. И забрать его я обязан точно в срок.
– И это мне ясно, господин Маргофрон. Непонятно только одно: каким образом ночь, проведенная в общей комнате, помешает вам исполнить ваше намерение?
– Да таким, что после спанья на полу я проснусь весь измятый и мне придется полдня приводить себя в порядок… Так что сдайте мне свою «нехорошую» комнату, и покончим на этом!
– Боюсь, что после ночи в той комнате вы вообще не проснетесь, – брякнул хозяин и выложил перед Маргофроном ключи. – Впрочем, не смею вас отговаривать. Денег я не возьму. Мне искренне жаль вас, мой господин. Вы поступаете весьма опрометчиво.
Маргофрон буркнул что-то невнятное, сцапал ключи и затопал наверх по лестнице.
Ничего странного в комнате он не заметил. Кровать широкая и удобная, окно со ставнями, и засов достаточно крепкий. Толстяк повалился на кровать, заложил руки за голову. Поворочался немного, привыкая к новому матрасу.
Для Маргофрона всегда составляло некоторую трудность обживать новые матрасы. К счастью, ему нечасто доводилось путешествовать. Обычно этим занимались его доверенные лица.
Но нынешний случай – особый. Заказ из королевского дворца! Придворный композитор, конечно, немало помог…
Хорошо иметь связи. Вероятно, связи – лучшее из всего, что дала Маргофрону Академия. Если не считать, конечно, славных воспоминаний юности.
Маргофрону не спалось. Завтра он увидит столицу, дворец! Он договорился о том, что остановится у Эмери. Проживет день или два.
Жаль, что Эмери так и не женился. Видный был парень. И с характером. Наверное, слишком многого хочет от жизни. Разыскивал себе такую женщину, чтобы полностью отвечала идеалам; а разве такую найдешь?
Маргофрон, например, это давно понял и женился на первой же из тех, что более-менее ему подходила. И доволен. Даже, можно сказать, счастлив.
Детей у него трое. Три дочки. Все три – тощие, как хворостины, так что даже на людях с ними показаться неудобно: создается впечатление, будто отец съедает всю пищу, какая только находится в доме, и неудержимо жиреет, в то время как домочадцы его чахнут с голоду.
